- Не знаю, милая, какую ты тайну знаешь, а что и у тебя голова на плечах – это точно. Когда солнце стало садиться за ближний лес, когда со стола постепенно исчезли субло (сало) и лихвейка (картошка), гости попрощались с гостеприимной хозяйкой. Мария Ивановна пыталась уговорить Лизу взять в дорогу баночку свежей гармины (молока), но Толстикова осталась непреклонной. - Ну как знаешь, милая, - и старушка перекрестила Лизу. – Вижу в глазах твоих тревога. Пусть поможет тебе Господь, хороший ты человек. - Моя кодыня, - улыбнулся Сидорин, - без почти... Вечерело. Они не спеша шли лесной дорогой. Где-то впереди, среди полуголых березовых ветвей пока еще робко светился молодой месяц. Но чем плотнее становились сумерки, тем ярче и смелее блестел хозяин ночного неба, поднимаясь все выше и выше над притихшим миром. Впрочем, притихшим его можно было назвать с большой натяжкой. Время от времени в дальней чаще грозно ухала сова. Пару раз тявкнул лис, прощавшийся с осенней сытой жизнью. Неожиданно Лиза прижалась к Сидорину. - Асинкрит, ты не поверишь, но я ужасная трусиха... - Не может быть! - Но сейчас мне не страшно. Поздний вечер, лес, темнота, совы кричат, собаки лают, а мне не страшно. - Это не собаки, это лис. - Тем более. А знаешь почему? - Почему лает? С сытой жизнью прощается. - Когда ты будешь серьезным? Почему мне не страшно? - Почему? - А ты не догадываешься? - Догадываюсь, но твой котерь очень скромный и не решается сказать об этом вслух - Вот отчего ты не умрешь, мой котерь, так это от скромности. - Я понимаю, скромность украшает, но зачем мужчине украшения? - Ладно, давай серьезно. - Давай. - Мне... мне хорошо и покойно с тобой. Но это... не главное. - А что – главное? - Поцелуй меня, пожалуйста, тогда скажу. Маленькая ласка, спрятавшись в пень, удивленно смотрела на двух людей, внезапно прильнувших друг к другу. Ласка сначала захотела юркнуть под старую корягу, но быстро поняла, что от этих двоих не исходит опасности. А они стояли очень долго, прижавшись друг к другу, и вскоре ласке стало казаться, что перед ней один человек. Вдруг таинственное существо вновь разделилось, и одна его половина быстро побежала к пеньку. Ласка, решив больше не испытывать судьбу, с быстротой молнии юркнула под корягу. А человек, встав на пенек, стал бить себя по груди и что-то кричать, что есть силы. Понятно, думал, сидя в норке, счастливый зверек, огорчается, что не поймал меня. Нет, этим людям нельзя доверять. Откуда ласке было знать, что Сидорин, вскочив на пенек, переполненный счастьем и бия себя в грудь, кричал на весь лес: «Я сильный! Сильный!» — 212 —
|