|
Эти фундаменталистские и аскетические черты текстов Ньянавиры казались мне неприятными и отталкивающими. Но зато я понимал, как глубоко буддизм был связан с практикой отречения от мира, принятой в большинстве индийских религий. Даже буддизм Махаяны, представленный Далай-ламой и другими тибетскими и дзэнскими учителями, несмотря на все разговоры о сострадании и любви, все же своей конечной целью считает выход из круговорота перерождений и, таким образом, конец известной нам жизни. Единственное отличие состоит в том, что для бодхисаттвы – того, кто поклялся достичь пробуждения ради других – стремление закончить цикл новых рождений и смертей распространяется на всех живых существ, а не только на него самого. Буддизм Махаяны не предлагает более жизнеутверждающие идеи, чем «Хинаяна», доктрины которой, как утверждают махаянисты, они заменили. Размышляя о затруднительном положении Ньянавиры, я понял, как незначительно повлияли годы моих изучений буддийской мысли на мое ощущение подлинной ценности жизни. Нравилось это мне или нет, я был секулярным, постхристианским европейцем. В отличие от Ньянавиры, у меня не было никакого желания плевать на свою человеческую природу. Возможно, Ньянавира обманывал сам себя. К самоубийству его могли подталкивать бессознательные страхи и желания, в которых он не отдавал себе отчета или с которыми он не мог справиться. В письме от 16 мая 1963 года он признался: «Не думайте, что я считаю самоубийство похвальным поступком, я готов первым признать, что в нем есть элемент слабости… но я, конечно, предпочитаю его многим другим возможностям. (Я лучше сто раз повторю, что автор Записок убил себя, будучи бхиккху (монахом), чем то, что он снял с себя свой сан; потому что бхиккху становились архантами, то есть освобожденными от перерождений, совершив самоубийство, но нет свидетельств, что кто-то стал архантом, перестав быть бхиккху)». Большую часть 1963 года он потратил на подготовку своих Заметок о Дхамме к публикации. Он не считал бы, что эта работа была «невыносимой помехой», если бы дело было не в его слабом здоровье. К концу года при поддержке ланкийского судьи Лайонела Самара-тунги издание вышло лимитированным тиражом в 250 экземпляров и разошлось по рукам главных буддийских фигур того времени, а также по различным библиотекам и институтам. Читательская реакция в основном проявлялась в форме вежливого непонимания. В течение следующих двух лет он продолжал исправлять Заметки, ведя простую размеренную жизнь, заполненную медитациями, личной перепиской и ежедневной работой по дому. — 110 —
|