|
- Нет. - А мне знакомы. Курт мне кое-что рассказывал об этом. - Интересно… интересна сама постановка вопроса. Есть ли какие-то восприятия, которые доступны животным, растениям или камням, которые недоступны человеку… но я по прежнему не представляю, как подступиться к этому вопросу. Но я и не думал на эту тему, ну может подумаю, или Курта расспрошу. - Его расспросишь…, - пробурчала Алинга. – Хрен чё расскажет, если только допрос с пристрастием устроить. - Почему? - Хочет общаться с теми, в ком есть интерес, или может быть интерес, по его впечатлениям… и мне неплохо было бы научиться этому… а вообще, я тоже пошла спать… а ты хочешь? - Да. - Ну и иди:) - А мне некуда:) Я тут случайный человек. - Да, я забыла… Элли… Элли! Пустите его к себе? Пусть поспит. - Ты не хочешь поспать вместе? - Я подумаю:), - Алинга посмотрела на него то ли задумчиво, то ли с сомнением, - потом подумаю. Вообще, мне нравится спать или одной, или с Марсом, или с Айви, а понравится ли спать с тобой… это еще мы как-нибудь посмотрим. Она встала, и без дальнейших слов ушла. Андрей остался сидеть, вперившись куда-то взглядом. Была вязкая сонливость, мысли то начинали крутиться вокруг чего-то, то прекращали, появлялись и расплывались без следа куски образов – лягушки под рентгеном, араб, руки Марса на ляжках Алинги. Подошла Элли и сказала – коттедж L-2, прямо и направо, там открыто – ложись где хочешь. Ее слова раздались у него в голове, словно эхо, он молча встал и также молча вышел. Жара оглушила, и туман в голове усилился. Он заставил себя ускорить шаг, отыскал нужный коттедж, зашел внутрь. На первом этаже стоял стол, несколько стульев вокруг. Вдоль стены и под лестницей стояло несколько рюкзаков, рядом с ними валялись какие-то вещи – одежда, боксерские перчатки, теннисные ракетки и ракетки для настольного тенниса. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он завалился на первую же кровать и мгновенно уснул. 06. Сквозь сон доносились обрывки разговора. Кто-то кому-то эмоционально возражал, кто-то что-то объяснял, но вникать в смысл совершенно не хотелось, и Андрей не делал того минимального усилия, которое потребовалось бы, чтобы начать осознавать этот смысловой шум. Минута шла за минутой, и постепенно сонливость рассеивалась, хотя валяться было по прежнему приятно. Такое редкое удовольствие – просто валяться, полупроснувшись. Сначала получать это удовольствие тебе запрещают родители, фанатично ненавидящие любое «безделье» и требующие от ребенка непрерывной деятельности в соответствии с неписаным уставом их семьи-тюрьмы, унаследованным со времен домостроя – типичный подход тоталитарной секты, когда человеку не дают ни секунды свободного времени для размышлений, переживаний – непрерывный конвейер занятости, непрерывный надзор и контроль. Потом это удовольствие уже запрещаешь себе сам, оболванивая себя всеми теми «надо», которые успешно были в тебя внедрены – люди даже не замечают того, как их матери, отцы, бабули и прочие мозгоёбы оккупируют их мозг, превращаясь в навязчивые мысли и фобии, которые человек уже воспринимает как «собственные», и отказаться от которых так же сложно, как от наркозависимости. И даже если впоследствии ты кладешь хуй на это тотальное насилие и вырываешься из-под надзора, выдираешь руки из наручников и ноги из кандалов, выползаешь из-под железобетонного колпака, до мяса сдирая себе кожу, то после этого еще долгое время приходится лечиться от всех этих ужасающих своей бессмысленностью и всеохватностью запретов, доведенных до состояния полного автоматизма, отравивших до мозга костей. Тебе может быть сто раз никуда не надо торопиться, а все равно – ну не можешь просто валяться в кровати – зудящая тревожность в любом случае уничтожит всякое удовольствие, хоть ты лежи, хоть не лежи, она уничтожает твою свободу, так как делает ее совершенно формальной, так что уж проще плюнуть, встать и избавиться от навязчивого давления слепых уверенностей и колюще-режущих мыслей. И уже совсем потом, когда проходит и этот этап, то и тогда безмятежное валяние в кровати, да и вообще любое безмятежное пребывание вне какой-либо деятельности, ещё долго остается недоступным удовольствием, так как пробужденные от многолетней спячки, вылезшие из под пресса твои собственные, а поэтому очень яркие и очень настойчивые желания ожесточенно требуют воплощения в жизнь, требуют деятельности, и ты с головой погружаешься в активность – во многом радостную, во многом совершенно бессодержательную в погоне за призраками, которые когда-то давно казались привлекательными, а на самом деле пусты до безобразия, но разобраться с этим раньше тебе не давали, так что приходится начинать с самого начала. В этом смысле каждый добившийся свободы человек постепенно (увы – очень постепенно…) становится ребенком, начинающим познавать себя и окружающий мир. Не «снова становится ребенком», а просто «становится» - впервые в жизни, поскольку детство у каждого из нас было украдено, похищено, отнято в результате разбойного нападения и последующего долгого, многолетнего удержания в рабстве, в клетке. Клетка может быть золотой, как у принцесс в Саудовской Аравии, или трехкомнатной со всеми удобствами, или пошарпанной однушкой, с двумя надзирателями или двумя десятками - суть от этого никак, ни на грамм не меняется – твое детство украдено, и даже запах его давно растворился в сиреневом вечернем свете, окутывающим фонари вдоль парковой дорожки. — 127 —
|