Сиддхартха

ничем не отличавшегося от сотен других монахов. И скоро также сказал себе:

-- Это он!

И оба пошли вслед за Буддой, не спуская с него глаз.

Будда шел своей дорогой со скромным видом, погруженный в думы. Его

спокойное лицо не было ни радостно, ни грустно, оно как будто освещалось

улыбкой изнутри. Со скрытой улыбкой, тихо, спокойно, напоминая здоровое

дитя, шел вперед Будда, нося свое одеяние и ставя ногу так же, как все его

монахи, по точно предписанным правилам. Но лицо его и походка,, его тихо

опущенный взор, его тихо свисающая рука и даже каждый палец на этой тихо

опущенной руке дышали миром, дышали совершенством. В них не чувствовалось

никаких исканий, никакой подражательности, от них веяло кроткой, неувядаемой

безмятежностью, неугасаемым светом, ненарушимым миром.

Так шел Гаутама, направляясь в город за подаянием, и оба саманы узнали

его по одному только этому безграничному спокойствию, по безмятежности всей

его внешности, в которой не было заметно никаких исканий и желаний, ничего

деланного и принужденного, в которой все было -- свет и мир.

-- Сегодня мы услышим учение из собственных его уст! -- сказал Говинда.

Сиддхартха оставил это замечание без ответа. Он не особенно

интересовался самим учением. Он не ожидал услышать что-нибудь новое -- ведь

ему, так же как и Говинде, уже не раз приходилось слышать о содержании

проповеди Будды, хотя и в передаче из вторых и третьих рук. Но он

внимательно глядел на голову Гаутамы, на его плечи, ноги, на тихо опущенную

руку, и ему казалось, что каждый сустав на каждом пальце этой руки учил,

говорил, дышал, благоухал, сияя правдой. Этот человек, этот Будда был

правдив до кончиков ногтей. Этот человек был святой. Никогда Сиддхартха не

испытывал по отношению к другому человеку такого благоговения; ни один

человек не внушал ему такой любви.

Оба юноши следовали за Буддой до самого города и молча вернулись назад,