|
Но я уехал, и это произошло гораздо раньше, чем кто-либо мог ожидать. Я пробыл у францисканцев всего лишь полтора года. Однажды я принял решение, упаковал вещи и переехал из семинарии в общежитие при Университете Лойолы. В конце концов Пий оказался прав. Я действительно был слишком молод, и многое изменилось со времен его юности. Изменился сам мир, в котором мы живем. Таким образом, следующие три года я вел жизнь обычного студента, следуя новым веяниям, самоутверждаясь, выпивая значительное количество пива и, должен признаться, покуривая травку. Потворствуя своим желаниям, в кругу новых друзей я забыл и о францисканцах, и о Деве Марии. В 1984 году, после окончания университета, я встретил Линду, прекрасную женщину, на которой год спустя женился. Вскоре у нас родилась дочь Анджела, и я начал привыкать к роли отца и супруга. По крайней мере, мне так казалось. Оглядываясь на свое прошлое, я понимаю, что я играл эту роль, но играл неубедительно. Я никогда не мог приспособиться к той жизни, которой, по мнению Линды, должен был жить. Ей был нужен «нормальный» муж, а всякий, кто меня знал, мог подтвердить, что меня никак нельзя было назвать нормальным. Я никогда не мог найти приличного постоянного заработка, и мы так и не смогли купить дом, о котором много говорили. Казалось, будто мы плывем против течения, против естественного течения жизни, которая, как я знал, была мне приуготовлена. Но Линда совершенно иначе смотрела на вещи. Это была ее жизнь, она хотела иметь настоящую семью, и то, что я никак не мог приноровиться к ней, приводило ее в раздражение. Она не могла взять в толк, чего, собственно, не хватает или что идет не так. Но мы были молоды, и даже когда мы прикладывали все усилия, чтобы все шло нормально, что-то не ладилось. Я хотел направить течение своей жизни в новое русло, я хотел сжиться с семьей, но мне снова не удалось найти тихую заводь. Через два года мы разошлись, и я начал менять одно место работы за другим, зарабатывая ровно столько, чтобы не голодать. Последние следы моей прежней жизни ушли в прошлое, и я бродил в духовной пустыне. Я больше не слышал голоса, говорившего со мной в дни моей юности и заглушённого ныне огромными завалами бездумности и безразличия, которые я навалил на мою былую невинность. Боль от потери семьи и постоянных неудач становилась невыносимой, и я начал всерьез задумываться о непоправимом. Больше всего на свете я хотел, чтобы это закончилось каким угодно образом, и иногда я подумывал сам положить этому конец. Но у меня еще оставалась музыка. Она стала моим убежищем, буйком, удерживавшим мой дух на плаву в те трудные Дни, омраченные страхом и отчаянием. Музыка была единственным делом, в котором я разбирался лучше, чем все, кого я знал, и она никогда не покидала меня с того самого времени, как в двенадцать лет я начал учиться играть на гитаре. Я продолжал играть и вскоре стал сочинять. Мои песни были простыми и примитивными, но они разжигали во мне страсть к жизни как ничто другое. Я постоянно метался между желанием стать рок-звездой и стремлением следовать «зову», как я тогда это называл. Мне никогда не приходило в голову, что можно сочетать две эти привязанности, так как я думал, что одна — «от мира сего», а другая удалена от него на бесконечное расстояние. — 18 —
|