|
А ещё я заметил, что всё вокруг – деревья, трава… всё! – как бы замерло… или – нет: замедлилось… И ведь что удивительно: ничего не горело, никакая травиночка не обуглилась, хотя сама Лысая Поляна чуть ли не дымилась! (Правда, когда я позже попытался узнать время, выяснилось: все части механизма моих наручных часов – слиплись… расплавились и слиплись… Но никакого ожога на руке не было.) Все мы перепугались. До жути перепугались! Но – ни двинуться, ни шевельнуться: столбняк накатил… Ощущение провала в гулкую гигантскую паузу. …И вдруг синие молнии полыхнули из человека особенно сильно; он весь выгнулся, вытянулся в струночку, казалось: вот-вот, ещё немного, и – порвётся! Тучи съёжились, сбились в комок, а потом – …взорвались! Совершенно бесшумно, мгновенно и целиком, - даже мелких клочков не осталось! Человек вскрикнул – жалобно, тонко – и упал. А только весь этот бред закончился – столбняка как не бывало. Приятели мои кинулись собирать вещи. Я сказал им, что там человек, что он лежит, - может быть, ему надо помочь… На меня посмотрели, как на безнадёжно спятившего. Ничего не сказали – быстрее стали собирать вещи, а я пошёл на поляну. Человек лежал неподвижно; как-то всё в нём было скрюченно, неестественно. А глаза… – широко распахнутые, остановившиеся, и из них – слёзы… крупные… прозрачные… Я это так запомнил! так… Встал перед ним на колени, приподнял, - обмякший он был, расплёснутый какой-то; пригляделся: лицо в морщинах глубоких, усталое, измятое, - старик-стариком. Потряс его немного, пытаясь привести в чувство… да куда там: захолоделый, застывший будто… Оглянулся я на своих, а уж никого и нету! Сгинули со всем барахлом: с палаткой, с харчами…; только рюкзак мой валялся траве. Ну что ж, они – домашние, я – детдомовский; у нас не принято в беде бросать. Страх я понимаю, он и во мне тогда сидел… а какими-то кусочками, знаешь, и по сей день остался. Ну и что? На то и жизнь дана, чтобы от всякой пакости в душе да в разуме избавиться, а если не выходит – так хоть не набрать пакости ещё больше! Взвалил я старика на одно плечо, рюкзак – на другое и потопал в ту деревню, где мы про поляну расспрашивали, где молоко брали. Там километров десять-то всего и было, а старик – лёгкий. — 45 —
|