Имагинатор

— А что, друзья, — вонзился Вохенза в мой внутренний приглушенный монолог, — вы, вероятно, проголодались? А я-то, старый дурень, как только сразу не догадался, все чайком да чайком вас потчую. Давайте поедим, просто поедим, без всяких проклятых вопросов и мучительных сомнений относительно смысла бытия. — Скосил свой насмешливый прищур в мою сторону. — К чему нам все эти душещипательные, интеллектуальные наваждения? Истинность, уверяю вас, совершенно в ином. И знаете в чем? — Тонкое, эдакое струнно-дребезжащее хихиканье. — В еде! Да, да, да! Ведь сами по себе питье и еда исполнены священного значения. Все твари живые нуждаются в пище — и тем самым признают свою зависимость от Дающего. И эта плотская потребность на самом деле глубоко духовна, как ни странно. Почему? Да потому что выводит за пределы плоти как таковой. Ибо голод — начало духовности, та первая уязвленность жизни и чрева, врожденная травма, которая учит страданию и готовит к спасению. Обратите внимание, и человек, и животное вынуждены склонить голову, чтобы подобрать кусок, сорвать пучок травы — и таким образом естественным побуждением склониться пред Дающим. Выходит, что голод — это не просто физиологическое состояние. Это экзистенциальная неполнота. Голод — это нравственный императив: смирись—ибо ты себе не принадлежишь. Ты всего лишь часть от части. Часть, жаждущая откусить и поглотить частичку иного. Часть которой никогда не суждено в этой жизни стать целым. Согласитесь, так как это очевидно, что нет более наглядной демонстрации смирения, чем сама поза еды — со склоненной головой, как бы в знак унижения и благодарности. И любое поедание священно, ибо человек прибегает к милости не только дающего, но и Того, Кто дает самому дающему. Душа возжаждала воплощения, и Кто-то вскормил ее плотью. Да, если бы мы не знали, что такое голод, то не зависели бы от мира материального, но с другой стороны не стремились бы и к миру духовному. Человек -— это вечная неутоленность. Так-то вот-с, господа мои хорошие. Но — к делу!

Вохенза исполнил плавное, несвойственное для его старческого статуса, телодвижение и оказался возле холодильника. Бесшумно распахнулась дверца, и на какое-то время он за ней исчез. Все произошло настолько легко, естественно и быстро, что походило на исчезновение призрака.

Несколько минут сосредоточенного шуршания. Дверца слегка покачивалась и чуть поскрипывала. Видимо, Вохенза до самозабвения увлекся подбором деликатесов.

И вдруг... все произошло настолько быстро, даже моментально, что происходящее показалось как бы запечатленным на замедленной съемке. Дверь с мягким, но звучным шлепком закрылась, а перед нами с руками, наполненными банками икры, маринованных мидий, утиного паштета и с двумя бутылками вина стоял...