|
Посетители были довольны. Шла скучная светская толкотня. Обсуждали. Александр на выставку не пришел: не мог видеть того непонимания, с которым публика глазела – именно глазела – на его работы. «Современный горожанин, не в пример деревенскому человеку, взращенному дикой природой, за деревьями видит только дрова, когда следует видеть лес! Эх вы, убогие!», – был уверен он. Но даже если найдется один человек, с которым случится понимание, то он будет удовлетворен. Ради одного стоило соглашаться на это безумие жадного до денег человека. *** Чем дальше от города разносили в народе слух о выставке «того самого» художника, тем дальше эта весть была от истины. В столице прознал про то дело богатый князь Полновский, человек сколь состоятельный, столь же и ученый. Полновский был ценителем, даже можно сказать уверенно – гурманом живописи. Замок его, оцениваемый в десятую долю городской казны (не дешевле уж точно!), по роскошному убранству не уступал королевскому дворцу. Однако сам он жил весьма скромно, одевался и кушал просто, спал на маленькой твердой постели и много читал. А все это внутреннее убранство, впрочем, как и сам замок Полновского нужны были только как оправа к его алмазам – картинам, коих в его доме было за две сотни. И каждую из тех двухсот он знал словно себя; Полновский помнил каждый мазок краски, расположение теней в деталях на всех полотнах, а, кроме того, он мог по памяти воспроизвести в себе то внутреннее ощущение от картин, которое возникало в его груди при их созерцании – и все это от каждой работы мастеров живописи. Так он делал неоднократно, больше в одиночестве, прогуливаясь по своим владениям, а зимой – сидя в зимнем саду за горячим чаем, который князь любил необычайно. Но иногда он любовался шедеврами, опять и опять держа их в руках, и как бы напитывая себя впечатлениями. Князю в том году исполнилось сорок три года. Он был еще молод, полон сил. Широта атлетической груди, всегда вздымавшаяся от дыхания подвижного здорового человека, радовала его домашних: хорошо на душе, когда здоровье в порядке. Глаза его чуть болотного зеленоватого цвета излучали доброту, а морщины вокруг глаз и на лбу придавали вид всепонимания и прощения. Был он даже похож на царя: царский взгляд и осанка. Дочь его очень любила. Дочь его, Марья, юная смазливая челом девушка двадцати лет отроду, часто составляла компанию отцу в прогулках среди тенистых разлапистых ив и берез. И они порой шли и молчали долго-долго, чтобы не спугнуть белок, а может просто так, чтобы не спугнуть то ощущения благодати да счастия, в котором прибывали оба в эти минуты. — 24 —
|