Скорее надеясь на случай, который уже неоднократно спасал мне жизнь, чем веря, что у меня есть шанс уйти из-под обстрела, я стегнул коня и рванулся вперёд. Первая же очередь прошила коню бок. Он повалился на снег. накрыв меня своей тушей. Пуля следующей очереди раздробила мне пальцы, державшие повод. Я попытался отползти, но тяжесть мёртвого коня, придавившего мне ногу, не давала мне сдвинуться с места Сердце колотилось, как бешеное. Я прижал раненую руку к груди, чтобы остановить кровотечение и замер в тщетной надежде, что немцы сочтут меня мёртвым. Проклятый пулемётчик не жалел патронов, всаживая очередь за очередью в содрогающуюся от ударов пуль мёртвую лошадь. Я ощущал каждую пулю своим телом так. как будто она насквозь прошивала меня самого, а не конскую тушу... Не выдержав эмоционального напряжения, я попытался приоткрыть глаза и прервать медитацию. Я вздрогнуя от неожиданности, услышав резкий и почти злой крик Учителя: — Продолжай! Сознание на какой-то момент отключилось, и я погрузился в темноту. Моё тело сотрясали резкие неприятные толчки. Левую руку терзала ноющая боль. усиливающаяся от тряски и становящаяся почти нестерпимой. Я открыл глаза и снова увидел вокруг грязный истоптанный снег. Я знал, что каким-то образом сумел отлежаться до темноты за убитым конём, потом высвободил ногу и добрался до полевого госпиталя. Там мне перебинтовали руку, сказав, что случись это летом, а не зимой, пальцы пришлось бы ампутировать. Врач дал мне единственную оставшуюся при госпитале клячу, которая была такой старой и измученной, что не была способна перейти даже на рысь, не говоря уж о галопе. Несмотря на все мои понукания, лошадь переставляла ноги медленно и осторожно, словно дряхлая старушка, боящаяся поскользнуться, но всё же это было лучше, чем идти пешком. Я двигался по дороге в направлении, куда должна была отойти моя часть. Вокруг было спокойно, шум рвущихся снарядов глухо доносился откуда-то со стороны. Бой шёл в нескольких километрах от меня. Это хрупкое затишье разорвал стремительно надвигающийся сзади рёв моторов. Я обернулся. Прямо на меня пикировал немецкий истребитель. Я заорал на клячу, изо всех сил понукая её ногами и здоровой рукой, которой я вцепился в повод, но проклятое животное даже не подумало ускорить шаг. Оно продолжало аккуратно и осторожно переставлять ноги, явно не понимая, что от него хотят. Я забыл о боли в раненой руке, представляя, что мне придётся испытать, если очередь не убьет меня сразу, а только ранит. Я знал, что это конец, и единственное, чего я хотел — это умереть мгновенно, без новой боли и предсмертных мучений. Я откинул туловище назад, так. чтобы не спина, а макушка моей головы была направлена к самолёту, и пули вошли в неё, а не в тело. Чисто автоматически я продолжал отчаянно — 201 —
|