|
Бурун смеется: – Операция прошла с головокружительным успехом. В моей комнате собирается толпа. Мусий Каропив, подавленный, сидит на стуле против меня, Бурун – на окне, с ружьем, Шелапутин шепотом рассказывает товарищам жуткую историю ночной тревоги. Двое рябят сидят на моей постели, остальные – на скамьях, внимательно наблюдают процедуру составления акта. Акт пишется с душераздирающими подробностями. – Земли у вас двенадцать десятин? Коней трое? – Та яки там кони? – стонет Мусий Карпович. – Там же лошичка… два роки тилько… – Трое, трое, – поддерживает Бурун и нежно треплет Мусия Карповича по плечу. Я пишу дальше: – «…в отрубе шесть вершков…» Мусий Карпович протягивает руки: – Ну что вы, бог с вами, Антон Семенович! Де ж там шесть? Там же и четырех нэма. Шелапутин вдруг отрывается от повествования шепотом, показывает руками нечто, равное полуметру, и нахально смеется в глаза мусию Карповичу: – Вот такое? Вот такое? Правда? Мусий Карпович отмахивается от его улыбки и покорно следит за моей ручкой. Акт готов. Мусий Карпович обиженно подает мне руку на прощанье и протягивает руку Буруну, как самому старшему. – Напрасно вы это, хлопцы, делаете: всем жить нужно. Бурун перед ним расшаркивается: – Нет, отчего же, всегда рады помочь… – Вдруг он вспоминает: – Да, Антон Семенович, а как же дерево? – Мы задумываемся. Действительно, дерево почти срублено, завтра его все равно дорубят и украдут. Бурун не ожидает конца нашего раздумья и направляется к дверям. На ходу он бросает вконец расстроенному Мусию Карповичу: – Коня приведем, не беспокойтесь. Хлопцы, кто со мной? Ну вот, шести человек довольно. Веревка там есть, Мусий Карпович? – До рижна (колышек на краю саней) привязана. Все расходятся. Через час в колонию привозят длинную сосну. Это премия колонии. Кроме того, по старой традиции, в пользу нашей колонии остается топор. Много воды утечет в нашей жизни, а во время взаимных хозяйственных расчетов долго еще будут говорить колонисты: – Было три топора. Я тебе давал три топора. Два есть, а третий где? – Какой «третий»? – Какой? А Мусия Карповича, что тогда отобрали. Не столько моральные убеждения и гнев, сколько вот эта интересная и настоящая деловая борьба дала первые ростки хорошего коллективного тона. По вечерам мы и спорили, и смеялись, и фантазировали на темы о наших похождениях, роднились в отдельных ухватистых случаях, сбивались в единое целое, чему имя – колония Горького. — 25 —
|