|
Богомол стоял на помосте, опустив глаза и зажав в кулаках полы своего макинтоша. Котляров поднялся на носках, посмотрел на трибуну, глянул на Алешу. Алеша понял, Улыбаясь, он одернул шинель, потрогал пояс: – Пойдем! Остальные – на месте. Пробираться сквозь толпу было не трудно. Алеша только один раз сказал: – Сделайте здесь дорожку, товарищи! Здесь первый раз в жизни Алеша ощутил прилив нового гражданского чувства. Кто-то крепко сжал его руку выше локтя, он посмотрел в глаза этому человеку, и человек – бледный, небритый, измазанный слесарь – поддержал его нравственно: – Иди, иди, Алеша – действуй! У трибуны все расступились. Крики еще продолжались, а Богомол все стоял в своей окаменевшей позе. Алеша и Котляров взбежали на помост. Одно их появление вызвало аплодисментов и крики. Муха боком придвинулся к Алеше и заговорил тихо: – Ты чего прилез? Тебя кто послал? Алеша удивленно открыл глаза: – Все… требуют… – Вот… черт… требуют! Я здесь стою, думаешь, не знаю, что мне делать. Покричат и перестанут. – Не перестанут. – Как это можно… взять и арестовать! А что мы с ним будем делать?.. Ты соображаешь? Но в это время Котляров уже предложил Богомолу следовать вниз по узкой шаткой досочке. Внизу несколько рук приняли Богомола и не дали ему свалиться на землю. А с площади кричали Котлярову: – И другого бери, чего смотришь! – Доктора, доктора! – Что же ты городскую думу забываешь? – Он тоже воевать хочет! Алеша вопросительно посмотрел на Муху. Муха двигал черными взволнованными бровями: – Наделали делов. Забирай, что ж? Алеша шагнул к Остробородько. Тот сам двинулся к досочке, сохраняя на лице умеренно-мученическое благородное выражение. До краев площади снова разлилась волна аплодисментов. Алеша захромал к досочке. На него снизу глядел высокий, черномазый, спокойный Борщ и протягивал руки, как мать: – Теплов! Тебе, хромому, трудно. Прыгай на меня! Рядом все ласково посторонились. Проказливо, по-мальчишески улыбнулся Алеша и прыгнул. Несколько рук подхватили его на лету и осторожно поставили на землю. Чей-то голос произнес: – Эх ты, хромой воин! Алеша кому-то пожал руку, и счастливый, бросился догонять Котлярова, но вспомнил, что здесь близко торчит еще Остробородько. – Вот он, вот, что ж ты его бросаешь без всякой защиты! Остробородько даже обрадовался Алеше и сказал с некоторой иронией: – Куда прикажете идти арестованному? 14Митинг продолжался. После ареста Богомола и Остробородько настроение у всех стало веселее. Котляров и Степан повели арестованных в заводской комитет. Их проводили взглядами и обернулись к трибуне. Муха в своем слове не коснулся вопроса об арестованных. Он говорил исключительно о дальнейшей работе завода, разбирал этот вопрос дельно, не спеша, отделяя в нем самые мелкие пункты. И по каждому пункту выходило, что завод работать может, что на лесопильных заводах тоже еще не сдались, что уголь можно выпросить на железной дороге. Он сомневался только в одном: помогут ли служащие завода. Вспомнил о правой руке На – Соколовском, о котором ходила слава как о коммерческом гении. Соколовский тут же закричал в толпе, потребовал слова, без приглашения полез на трибуну. Муха засмеялся и уступил ему слово. Соколовский был в поддевке, острижен, по-старому, под горшок, и, кажется, его прическа была смазана маслом. У него широкое лицо и узенькие глазки, на верхней губе усики, свисающие тоненькими хвостиками. Он снял шапку и немедленно приложил ее к груди, заговорил ловким, быстрым, стрекочущим говорком, сбиваясь на отдельных словах, бросая их, чтобы скорее сказать другие слова, более нужные и удачные. — 372 —
|