|
Левая тантра Качанову Н. Натолкнула на следующие размышления: “??? ???? ??????? ???????????, ??????? ?? ?????. ??????? ????????? ???? ???????? ??????????????? ?????, ??????? - ??????????? ???????. ????? ??? ????? ?????????? ? ?????????. ??? ?????? ?????, ???????????????, ?????, ??? ??????? ???? ? ??????. ?? ????? ???? ?????? ???????????? ? ?????.” К вечеру все стихло. Я сидел над обрывом и у меня было такое впечатление, что я здесь вечность. Как будто сидел на этом обрыве и сто лет назад, и десять лет назад, были те же самые горы, солнце, обрыв, ели, Катунь. Уже пятый вечер я наблюдаю за тем, как умирает день в ущелье. Наверное, ничего нет роскошнее и красивей смерти. Угасание дня происходит очень мягко, плавно, безмятежно. Солнце заходит почти в одно и тоже место и затем уходит все дальше–дальше за хребты. Все становится седым, потом горы начинают наполняться синевой. Синеют, потом темнеют, и наступает мрак. И только Катунь светится каким-то своим внутренним светом, независимым от солнца. Белизна Катуни похожа на кости скелета перед истлеванием... Я сидел и смотрел на поток. Вдруг я увидел поток кроваво-красным и понял, что это выплеск моего бессознательного. Катунь для меня река смерти. Стоит сделать только четыре шага, даже стоит просто шагнуть и лечь на тело реки и тебя унесет безвозвратно. Какие бы ты страшные усилия не совершал, чтобы доплыть до берега, желание бессмысленно, потому что это река смерти. Поток на столько силен и Катунь в такой мощи леденящей, что можно оставить любую надежду человеку, который вошел в эту плоть, плоть реки. Через минуту ноги уже коченеют, руки коченеют, а через пять минут полностью все сводит. И поэтому я понимаю, почему я эту реку увидел в красных тонах. Катунь – это холодная рука смерти, живая и холодная, все время живая и все время холодная. То ли медитация, то ли голодание, то ли хождение босиком по земле, то ли все вместе довели меня до какой-то безобразной простоты. Сейчас лежу на земле, босой, думаю о том, что несколько дней назад я даже боялся вступить на эту землю без ботинок. А сейчас я лежу на этой земле без всякой подстилки в одной рубашке и не чувствую эту землю как чужую. Чувствую, как по ноге ползают муравьи, и я знаю, что не буду их отгонять - они мне знакомы. Это как друзья, которые заходят в твою квартиру. Постепенно земля становится домом, и все, что растет на земле, становится ближе, роднее. И, вправду, я дошел до какой-то неуемной простоты. Почему я пишу эти слова? Привычка, может быть, а может быть, это желание все время казаться значимым, если не для других, да и в основном не для других, а для себя самого. Мое умное Эго говорит о том, что, собственно, ничего нового не придумаешь. Прямо сейчас болтает шесть миллиардов человек в едином смысловом пространстве. Сказать новое словосочетание практически невозможно. И поэтому у меня к моему творчеству двойственное отношение. — 60 —
|