Героическая интерпретация смерти поразила С. Л. Рубинштейна в пьесе В. Вишневского «Оптимистическая трагедия», название которой оказалось для него наиболее глубоким и точным обозначением смысла его собственной жизни. Героизм как глубоко кол- 262 _____ Время жизненного пути и развитие личности______ лективное чувство придает смерти смысл, ценность которого превосходит ценность собственной жизни, является ли она смертью «на миру» или в одиночестве. Смерть интерпретируется как счастье, избавление от страданий вместе с жизнью, что стало огромной проблемой современной медицины, пытающейся выработать юридические и этические права для прекращения врачами жизни пациента, проблемой, ставшей сюжетом современного романа. Но поразительную интерпретацию роли смерти как перспективы именно для оставшейся жизни дал С. Л. Рубинштейн. «Факт смерти, — писал он, — превращает жизнь человека не только в нечто конечное, но и окончательное... Смерть превращает жизнь в нечто внешне завершенное и ставит, таким образом, вопрос о ее внутренней содержательности. Она снимает жизнь как процесс и превращает ее в нечто, что на веки вечные должно остаться неизменным... отсюда и серьезное ответственное отношение к жизни в силу наличия смерти» [101, с. 81]. Здесь человек обращается к новой опоре, которая могла бы придать большую подлинность жизни, опоре, которую личность уже обретает не в себе, а в самой смерти. Какой парадокс! Казалось бы, смерть — уничтожение, прекращение жизни. Но мудрейший психолог радикально преобразует этот смысл — факт смерти должен усилить жизнь и человека. Каждый день его жизни должен быть прожит максимально полно и осмысленно не только потому, что его дни ограничены, но потому, что осознание смерти дает ему последнюю возможность обобщить свою жизнь, понять ее главный смысл и успеть его осуществить. Здесь сама идея перспективы как расширяющегося вперед пространства и времени выступает как ретроспектива — как направление от будущей смерти к настоящей жизни. Чрезвычайно важен и другой аспект. В какой-то период своей жизни человек, обладающий рефлексией, зрелая личность, начинает абстрагировать себя как личность от объективного хода своей жизни и от своих объективных деяний, их плодов и результатов. Мысль о смертности человека как смертности его тела, но возможности продолжения его жизни «в другом», других — в его «детищах», его идеях, позволяет ему совершить эту абстракцию. Эта идея присуща не только религиозному сознанию как идея бессмертия души, продолжающей свой путь в другом мире, но и сознанию личности. — 259 —
|