|
Но Козима в своем стремлении к абсолютной свободе пошла еще дальше, когда, будучи замужней женщиной, имея от первого мужа детей, решительно пошла на роман с Вагнером. В этой парадигме наблюдатель сталкивается отнюдь не с падением нравов, а с феноменальным, не поддающимся объяснению никакими критериями морали XIX века доверием женщины к своему мужчине. Их эмоциональное и духовное взаимопроникновение оказалось настолько сильным и всеобъемлющим, что отпала необходимость в каких‑либо доказательствах, – это может быть аргументировано лишь верой в великую любовь. Истосковавшемуся в поисках подруги‑матери Вагнеру эта любовь была необходима, и в том числе для продолжения творчества; сильная же натура Козимы угасала в рамках бесхитростной версии светского семейного равновесия с фон Бюловым, которое должно было – но никогда не могло – заменить гармонию, создаваемую слиянием душ и стремлений. Резонансно‑скандальные выходки Вагнера постоянно сопровождали его противоречивую, саркастически возвышающуюся над всей Европой фигуру. Но и его политические игры, и неприкрытый, порой чудовищный антисемитизм, и кажущаяся художественная инфантильность, под мнимым воздействием которой он неизменно негативно отзывался о выдающихся музыкантах и поэтах, являлись не чем иным, как компенсацией продолжительной психической тревожности. Последняя же стала следствием слишком долгого ожидания успеха, безоговорочного признания и славы, следствием усталости от неравной борьбы с армией кредиторов на фоне болезненного тщеславия. И в этой связи бескомпромиссная поддержка Козимы оказалась живой водой и мол од ильными яблоками. Женщина не только поняла своего избранника, но и навсегда отважно осталась в его лагере. Если Минну воротило от непонятных и чуждых ей амбиций композитора, то Козиме, дочери такого же неистового творца музыки, тщеславие мужа было близко и понятно. Она приняла его в сердце целиком – с его вопиющими недостатками и величественной силой таланта творца. Приняла в нем даже низменное, которое явно имело место, хотя и не доминировало в его натуре. «Он в своих творениях возвышен, в поступках – низок», – писал смертельно уязвленный Бюлов, у которого с видом участливого и нежного друга увели жену. Козима отвечала формальному мужу «ложной клятвой», ибо ничто моральное для нее не имело значения, когда ее захлестнула любовь и, как электрическим разрядом, потрясло осознание находки своей «половинки». В книге о себе Вагнер, может быть уже под воздействием желания объяснить все широкой аудитории почитателей, на свой лад представил момент принятия ключевого решения: «Так как Бюлов был занят приготовлением к концерту, мы с Козимой поехали в прекрасном экипаже кататься. На этот раз нам было не до шуток: мы молча глядели друг другу в глаза, и страстная потребность признания овладела нами. Но слова оказались лишними». Любовь победила все преграды, возвысившись даже над моралью и общественными нормами. — 134 —
|