Отблески духовностиДуховное родство и схожесть в восприятии мироздания у этой пары в значительной степени определялись беспощадными суждениями об авторитетах и презрением к общественной морали. Это очень дерзкое качество достигло кульминации, когда Вагнер возомнил себя пророком от музыки – с того времени семья могла общаться и принимать лишь тех, кто без оглядки восторгался творчеством композитора, неустанно поднося Вагнеру венки триумфатора и сочиняя все новые и более сочные дифирамбы. Этой кульминационной точкой самолюбования стало отвержение Ницше, в котором ослепленный блеском собственной персоны Вагнер не рассмотрел гения, а хотел видеть лишь подобострастного поклонника. Это тем более изумляет, ибо Вагнер, разменявший седьмой десяток, ощущал неподдельную мощь таланта молодого базельского профессора, которому минуло двадцать пять. Впрочем, вовсе нельзя исключать, что в отношениях Вагнера и Ницше со временем появился как раз привкус ревности. Ведь Вагнер, даже будучи уверенным в себе мужчиной, видел, что юный философ пленен его женой Козимой. Ницше был одним из очень немногих людей, допущенных в семью Вагнера, и какое‑то время даже преданно исполнял поручения по подготовке к семейным праздникам. Но так же верно и то, что не дающая повода к ревности Козима была более чем на два десятка лет моложе престарелого композитора, и он, чувствуя тайную любовь философа к своей жене, по‑видимому, не стремился испытывать судьбу. Может показаться удивительным, что чудовищное самомнение Рихарда Вагнера ничуть не смущало Козиму. Напротив, оно, кажется, лишь подзадоривало ее. Выросшая в творческой теплице, она с детства чувствовала сопричастность истории, и Рихард, превосходящий ее отца по степени воздействия на общество, казался ей живым гением. «Что касается моего здоровья, я – особенно знатокам дела – представляюсь экземпляром особой человеческой породы, какому предстоит долгая творческая жизнь… Мне требуется много времени – ведь все, что я ни пишу, является в превосходной степени» – так упивался собой Рихард Вагнер в пространных размышлениях о здоровье. И так было во всем: о чем бы ни заводил разговор Вагнер, он всегда сбивался на тему своего величия, захватывая внимание окружающих. И если принять во внимание, что в любом обществе этот человек с бурлящей внутри энергией был центром внимания, можно представить себе и ошеломление окружающих, и гордость жены. Стоит к тому же признать и дальновидность этой женщины: она рассмотрела в нем гения задолго до того, как много раз освистанный и не принятый Вагнер, по словам Даниэля Галеви, «преступил невидимую грань, после которой для человека наступают дни вечной, бессмертной славы». В нем ее покорила неистовая сила и бесконечная энергия, не зависящие от признания; он закружил ее, как вихрь, жаждущий счастья никак не меньше, чем славы и побед над всем миром. — 132 —
|