|
Чем старше становился философ, тем яснее он представлял, что, согласившись на чиновничью карьеру, совершил чудовищную сделку, в которой всегда бывает только один проигравший – тот, кто начал игру. «Мудрому никто, кроме него самого, не нужен» – так напишет Сенека гораздо позже в письмах к Луциллию. Но кажется, мудрец лукавил, потому что в тиши своей роскошной обители он все больше опирался на Паулину и немногих друзей. С возрастом его любовная концепция еще больше укрепилась: телесную страсть все сильнее затмевала неразрывная дружба, глубокая привязанность к жене и неизменная духовная любовь, замешанная на доскональном знании друг друга. «Нет сомнения, что страсть влюбленных имеет с дружбой нечто общее, ее можно бы даже назвать безрассудной дружбой… Любовь сама по себе, пренебрегая всем остальным, зажигает души вожделением к красоте, не чуждым надежды на ответную нежность» – эти слова, написанные Сенекой на склоне жизни, в значительной степени обладают непосредственной интимностью и посвящены его отношениям с женой. Он видел в Паулине, более молодой и не годам мудрой, и поддержку, и страстного, способного к изысканным формулировкам собеседника, и ласковую, «домашнюю», как определили бы в современном мире, женщину. Не домохозяйку, заглядывающую в рот авторитетному мужу, и не похотливую девицу, готовую слиться с могущественным супругом по его первому требованию, а равного игрока во всем, что касалось ежедневного интеллектуально времяпровождения. И Паулина, понимая, чего от нее ожидают, искусно и артистично играла по правилам, но никогда не подыгрывала ни самому философу, ни его окружению. Их отношения даже друзьям казались органично вписывающимися в философию постижения человеческой породы миром переживаний и эмоций, перед которым все плотские страсти Рима, превращавшегося в огромный и грязный лупанарий, бледнели и гасли, как признак несовершенства духа. Он не отказывался от физической любви, но предлагал ее как некое более тонкое, изящное и наполненное смыслом искусство слияния душ и тел, несомненно более глубокое, нежели секс сам по себе. Неслучайно, сообщая о своей философии, Сенека отмечает в сочинениях: «Любители роскоши каждую ночь – как будто она последняя – проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов, не прерывается, не иссякает». Он недвусмысленно намекает на то, что ставит себя и свою семью выше тривиального общества современников, относит себя и Паулину к числу очень немногих, допущенных к тайне совершенства отношений и постигших высший смысл любви. В этом, кроме всего прочего, видна и установка невидимого заслона, защиты от посягательств «непосвященных». С годами общение Сенеки с миром стало настолько избирательным, что людей, с которыми он искренне общался, можно было пересчитать по пальцам. — 119 —
|