|
Забегая вперед, можно сказать, что самым ярким признаком подавления сексуальных импульсов у Сенеки стало тихое поощрение блудливых порывов своего ученика Нерона. Он как будто намеревался продемонстрировать обществу современников, куда может завести разнузданность и невоздержанность одного, потерявшего стыд и страх перед наказанием, человека. Но с другой стороны, не было ли в этом поведении Сенеки проявления симбиоза интеллектуального и сексуального вуайеризма? Не случайно серьезные современные исследователи, такие как, например, Отто Кифер, считают Сенеку, при всей его утонченности и начитанности, «безвольным гедонистом», пользующимся единственным девизом: «Живи и дай жить другим». И все же на деле Сенека всегда оставался гуманистом; если он и не останавливал за руку быстро взрослевшего Нерона, то лишь по одной причине – мудрец слишком хорошо осознавал бесполезность такого противодействия. Зато даже Тацит, которого трудно упрекнуть в излишних симпатиях к Сенеке, отмечал в «Анналах», что префект претория Афраний Бурр и Анней Сенека как наставники юного императора единодушно препятствовали убийствам Нероном своих многочисленных родственников. Несомненно, что эта глубоко укоренившаяся душевная мягкость и способность к высоким чувствам роднит Сенеку со своей супругой, объединяет их и формирует общее для семьи отношение к происходящему. Хотя, конечно, природная гибкость и склонность философствующего чиновника искать компромиссы сослужили ему и плохую службу, например когда по просьбе Нерона Сенека написал письмо о том, что мать императора Агриппина планирует покушение на жизнь сына‑императора. Пожалуй, это самое темное и маслянистое, абсолютно невыводимое пятно на его репутации, свидетельствующее прежде всего о том, что вхождение во власть и последующая борьба за нее иногда лишает человека не только присущей ему логики, но и благородства, унаследованного от родителей. Кажется, впоследствии перебродившее сознание Сенеки сумело очиститься, и надо сказать, опять в этой регенерации разума не обошлось без женщины, его верной спутницы, которая, как магический абсорбент, удаляла грязь с его натуры и поддерживала его лучшие чувства. Неслучайно к ее словам мыслитель был поразительно чуток. Все изложенное выше вовсе не является попыткой критиковать противоречивую жизнь выдающегося философа, в отношении которого в истории уживаются совершенно полярные мнения. Внутренний мир Сенеки, и особенно проявления его воли к красоте, его стремление к любви, станут гораздо понятнее после представления всего спектра присущих ему качеств. Слабости Сенеки объясняют, какие надежды он возлагал на брак и какую роль в конечном итоге в его борьбе с самим собой сыграло появление в его жизни Паулины. Хотя проанализировать личность самой Паулины более сложно: достоверных данных о ней очень мало. Но усматриваются в союзе вышедшего из провинции мыслителя и дочери именитого римского аристократа очевидные вещи. Во‑первых, как было отмечено, Сенека невольно пытался скопировать брак своих родителей, к чему он, очевидно, шел из‑за неотвратимой зависимости воззрений. Во‑вторых, в лице Паулины он нашел высоконравственную женщину, резко контрастирующую с оголтелой римской молодежью, такой падкой на наслаждения. Более того, кажется, нравственные качества подруги жизни Сенеки оказались столь высокими, что удивительным образом влияли и на него самого, заставляя меньше колебаться при выборе добрых поступков и больше избегать злых. Скиталец по подвалам низменных человеческих ощущений, он стремился к духовности Паулины как к защите, найдя в жене предохранитель от невольного срабатывания собственного несовершенного механизма. История умалчивает о том, были ли такие осечки в жизни Сенеки; важнее, в конце концов, тот факт, что он признавал их возможность, но с Паулиной чувствовал себя сильнее любых обстоятельств. Наконец, Сенека с удовольствием и духовным трепетом обнаружил в своей избраннице множество подтверждений недюжинного женского ума, той смеси остроты характера, многослойного интеллекта и юмора, в котором он сам нуждался. Могучий, но после болезни юности с явной ипохондрической прожилкой интеллект Сенеки должен был «питаться» адекватными собеседниками, непохожими на уставших от разврата и обжорства, глуповатых придворных Клавдия и Нерона. Кажется, даже законодатель мод Рима, неисправимый и утонченный развратник Петроний не мог бы составить Сенеке компанию, когда он желал освободить себя от несносной и все более тяготившей его маски тайного правителя Рима, серого кардинала при Нероне, которому больше всего хотелось навсегда оставить суету власти, предпочтя ей гармонию семейной атмосферы. — 114 —
|