«Полное презрение к земным благам»Сенека, в отличие от недальновидного окружения Нерона, знал, что счастье заканчивается внезапно, как и все в этой жизни. Это знание мира толкало его к уходу из власти, хотя порой создается впечатление, что свою близость к Нерону, особенно после гибели Агриппины, он считал предохранителем от проникновения нежелательных людей внутрь своего мира. Но он не успел уйти вовремя. Он слишком задержался среди людей, считавших себя посланниками богов. Было слишком поздно пытаться безнаказанно начинать реализацию обновленной жизненной концепции, жизни без власти, но с опорой на приобретенные во время властвования блага. Вскормленный его же бесстрастным равнодушием тиран, уже выросший до чудовища с ярко выраженной манией преследования, не собирался отпускать своего бывшего учителя. Уничтожение Сенеки было делом времени, мудрый исследователь человеческой породы хорошо осознавал это. Он отменно подготовился к известию о смертном приговоре. Он сумел психологически смириться с наступающей смертью, распрощаться с жизнью задолго до прихода зловещего посланника Нерона и картинно, с заготовленным и мысленно отрепетированным пламенным сюжетом проиграть сцену своего ухода, превратив ее в часть вечности, в блестящий сюжет для потомков. Тут Сенека был неотразим; он знал, что умирает публично, и ему удалось увековечить себя смертью. Сенека ожидал своего убийцу, словно это он находился в засаде, а не лютый принцепс заготовил в зловещей тиши смертный приговор. Мыслитель вел себя как усталый путник, ожидающий неминуемого прихода ночи; его верная жена, ощущая тревогу за любимого человека, ждала наступления темноты вместе с ним. Уйдя в отставку, Сенека, конечно же, не верил умиротворенной тишине своего дома. Как‑то он написал: «Не верь затишью: в один миг море взволнуется и поглотит только что резвившиеся корабли». Он был таким кораблем, медленно движущимся в свою последнюю гавань. И его счастье состояло еще и в том, что Паулина не тосковала, не позволяла тосковать ему самому и превратила последние годы в короткий, но блестящий период беспробудного счастья. Это счастье было порождением сильного ума, плодом могучей воли и знания мира, которые в тиши их просторных вилл создавали впечатление отдельного мира, существующего параллельно тому, которым владел Нерон. «Время, прежде расходуемое на управление садами и владениями, отныне должно быть посвящено внутренней жизни» – эти слова из трактата «О краткости жизни» Сенека на рубеже возвращения из ссылки адресовал брату Паулины. По прошествии почти полутора десятилетий эта формула понадобилась ему самому, чтобы суметь перейти на новый уровень бытия. Но нутром он ощущал: уже слишком поздно, слишком глубоко затянула его безжалостная трясина власти. И пусть лукавый Нерон отказал в отставке человеку, который обладал и сильным влиянием при дворе, и редчайшей для живущих способностью отстраниться от мирских забот. Тем не менее окрепший физически и морально за годы отчаянной борьбы за власть и гонки за высоким положением в обществе Сенека продемонстрировал поистине уникальную силу воли – в решительном, хотя и запоздалом отказе от власти. Резко возросшая опасность непредсказуемого принцепса, самодостаточность семьи и настойчивое желание удалиться от кровавой суеты римского Палатина толкали философа под предлогом ухудшения здоровья на отмежевание от власти. — 122 —
|