Стратегии счастливых пар

И этот баланс пошатнувшегося душевного равновесия могла восстановить только Паулина, его любимая женщина и лучшая собеседница в том весьма ограниченном кругу избранных отшельников, с которыми мог позволить себе непринужденно общаться этот властитель дум, вынужденный покоряться обстоятельствам.

Нельзя не заметить, что Сенека Младший являлся демонстративно‑рельефной, возможно даже чрезмерно воинственной и эпатажной личностью, отнюдь не лишенной несколько наигранного апломба. Своей колоритной, вызывающей симпатии большой аудитории публичностью он порой не только раздражал многих сильных мира сего, но и явно мешал некоторым амбициозным политикам в их наивном рвении и стремлении к вершинам власти. И если период бесчинств уродливого Тиберия вихрем пронесся мимо него, то слишком изменчивые настроения беспощадного в своем сумасшествии Калигулы и особенно ненависть принцепса ко всем тем, кто был искуснее, привлекательнее и влиятельнее, не могли обойти стороной Сенеку, ставшего модным и авторитетным. Философ, сочинивший великолепное «Утешение к Марцию», вызвал зависть артиста в императорской тоге. Дион Кассий даже описывает историю, когда в отместку за восторженные оценки речи Сенеки в сенате Калигула намеревался расправиться с ним, и только ловкое вмешательство женщин, убедивших изверга в смертельной болезни оратора, позволило тому избежать смерти.

Но беды Сенеки не закончились с убийством Калигулы. Сменивший его глуповатый Клавдий был внешне мягким, якобы равнодушным ко всему и крайне непоследовательным, тем не менее подверженным непредсказуемым манипуляциям своего виртуозного окружения, состоявшего преимущественно из обогатившихся мерзавцев. Восходящая звезда Сенеки на политическом небосклоне Рима для кого‑то оказалась слишком уж болезненным раздражителем, потому‑то с ним так хитроумно расправились. Именно при императоре Клавдии свершился ключевой поворот в жизни Сенеки, который только‑только разменял пятый десяток. Окрепший, как молодой дуб, независимый, склонный к размышлениям чиновник находился в расцвете сил, с изумляющей легкостью преодолевая крутые ступени карьеры. Он шел по тонкой грани возможного, как бы по лезвию обнаженного для боя меча легионера.

Избежав гибели при Калигуле, Сенека стал слишком самоуверенным и неосторожным, а его усиливающееся влияние в среде римской элиты тем временем начало затмевать слишком многих. И однажды Сенека, которого многие считали потенциальным лидером условно оппозиционной партии, очутился в эпицентре одного из многочисленных заговоров, ознаменовавшего самую мрачную веху в его судьбе. Неизвестно, насколько правдивым было обвинение в прелюбодеянии с Юлией Ливиллой (сестрой Агриппины и Калигулы, а также соперницей властвующей в то время императрицы Мессалины), но он поплатился за это восемью годами далекой ссылки и полного удручающего одиночества. Скорее всего, это ловко сфабрикованное, отдающее мерзким политическим душком дельце оказалось следствием упорной работы конкурентов. Очень похоже на то, что какой‑то прозорливый интриган одним искусным ударом решил уничтожить сразу двух неугодных игроков на арене римской политики – весьма опасную из‑за притязаний на власть женщину и на редкость преуспевающего сенатора, зачаровывающего толпу своим ораторским мастерством. К примеру, автор увлекательного повествования о Нероне Игорь Князький прямо указывает на то, что Сенека оказался «жертвой произвола». В возможность этой любовной связи не верит практически ни один современный аналитик, исследовавший темные закоулки римской истории. Юлия Ливилла была подлинной жрицей разврата, никак не меньшей, чем прослывшая нимфоманкой Мессалина. Эта ослепленная свободой и честолюбивыми планами женщина излучала смертельную опасность; недальновидная и слишком увлекающаяся, она раньше жила в кровосмесительной связи с братом Калигулой, а потом вместе с сестрой Агриппиной ходила в любовницах некоего Марка Эмилия Лепида, официального мужа их третьей сестры Друзиллы, участвовавшего в заговоре против Калигулы. Таким образом, профессиональное, хотя и немыслимое, сплетение имен Сенеки и Юлии Ливиллы само по себе создавало устойчивую ассоциацию разврата, тайных интриг и борьбы. Представляется совершенно невероятным, чтобы разбиравшийся в людях Сенека, очень четко ориентировавшийся в политическом пространстве, осознававший опасность даже формальных взаимоотношений с Юлией Ливиллой, наконец исповедующий определенную систему принципов, мог иметь интимную связь с этой женщиной.