|
«Ни один писатель мира не явил нам таких образцов каторжного писательского труда, как Лев Толстой», – написал о нем один из многочисленных исследователей. Действительно, основа успеха Толстого – и в этом нет никакого сомнения – в его уникальной, порой немыслимой работоспособности. Все пороки, которых он не скрывал и которые искоренял со скрупулезностью хирурга, все человеческие слабости, которые он бичевал, в процессе роста мотивации движения к единственной цели исчезали, отступая пред могучей нетленной волей. Воля сделала из легкомысленного картежника и недоверчивого к людям сквернослова гениального и сурового волхва от литературы. С самых первых несмелых творческих шагов Толстой проявил себя удивительно терпеливым тружеником. Порой он работал целые дни напролет, что для человека обеспеченного и даже богатого означает наличие крайне высокой степени мотивации. Уже в двадцать два года Толстой просто бредил своей литературной работой, превращая ее в стойкую идею с сакраментальным философским началом. Один из исследователей‑текстологов приводит любопытную запись в дневнике Толстого, красноречиво говорящую о почти немыслимом трудоголизме его автора: «Завтра. Встать рано, писать “Отрочество” до обеда – после обеда писать “Дневник кавказского офицера”». Он работал одновременно над несколькими вещами, позволяя мозгу для отдыха лишь переключаться с одного произведения на другое. И магическая мотивация, и безумная работоспособность проистекают из одного начала – неуемной жажды оставить значительный след в истории, стать признанным, обрести крылья славы. Примечательно, что женившись, Толстой нисколько не изменил образа жизни. Любовь и семья были для него важны, но работа, замешанная на великой идее, – святое. Жена Толстого Софья вспоминала, что совместная жизнь в первые годы была «очень замкнутая». «…Мы жили в деревне безвыездно, ни за чем не следили, ничего не видели, не знали – да и не интересовались. Никаких других потребностей у меня не было, я жила с лицами из “Войны и мира”», – писала она, добавляя, что «только иногда по вечерам, уложив детей спать и отправив в Москву рукописи или исправленные корректуры, мы садились за рояль и до глубокой ночи играли в четыре руки». Более того, в течение долгого времени жена была и секретарем, и помощником, и переписчиком произведений Толстого, обладавшего к тому же ужасным почерком и неиссякаемым желанием переделывать тексты десятки раз, внося бесчисленное множество корректур. А воспоминания детей писателя свидетельствуют, что стараясь быть заботливым и чутким отцом (признавая роль домашнего образования, он даже преподавал своим детям арифметику), он, тем не менее, подчинил весь жизненный цикл семьи своей нескончаемой работе. Часто в доме Толстого абсолютная тишина властвовала долгими часами: глава семьи трудился над созданием нового романа, а его неутомимая подруга корпела над правками. В доме было железное непререкаемое правило: никто не должен был входить в кабинет писателя во время его работы! Как истинный труженик он никогда не ждал вдохновения, работая порой целый день почти без перерывов. Он не верил в дар, данный свыше, и признавал великую пользу самодисциплины. Он был абсолютно убежден, что долгие и упорные усилия в одном направлении развивают у обычного человека талант гигантских масштабов, гениальность. Правда, стоит сказать, что взамен от домашних он получил в конце концов равнодушие и непонимание. «Вера его передалась лишь трем его дочерям, самая любимая из которых, Мария, умерла. Среди своих близких он был одинок душой», – писал Ромен Роллан. Не бывает великих побед без потерь… — 199 —
|