|
Не следует недооценивать этого явления в частной жизни вполне рядовых и, разумеется, не облеченных никакой властью европейцев, которые путешествовали по Востоку, от Алжира до Китая, или некоторое время жили там, – этого преимущества, которое было блеском отраженной славы, отголоском громких военных побед, одержанных войсками их стран. Когда полвека назад Наполеон захватил Египет, то в сражении погибло около шести тысяч мамлюков и всего триста французских солдат. Флобер, упоминавший о тысяче жидких женских грудей Красного моря, явно уподобляет Восток женщине – уже ввиду физических особенностей, чувственного тепла и плодородия здешней земли. Но эротика ощущается еще и потому, что здешнее общество само предлагало множество сексуальных услуг, причем порой в таких раболепно-угодливых формах, что странно, как сам Флобер не замечал в них ничего уродливого и печального. Флобер весело рассказывал, как встретил “мальчика лет шести или семи и двух босоногих девочек в синих платьях, возле которых лежали на земле их шерстяные остроконечные шапочки… Мальчишка был превосходен – уродливый, коренастый, крепкий: “Если дадите мне пять пара (монет), я приведу вам свою мать, чтоб вы с ней переспали. Желаю вам всяческих благ, особенно длинного члена”. Среди множества предлагавшихся удовольствий, о которых он неоднократно писал Буйе, были и доступные бардаши , или катамиты, – мальчики, вступавшие в половые отношения с мужчинами. Возможно, в этом Флоберу виделось (хотя сам он об этом не говорил) некое воскрешение древнегреческих нравов. “Такие вещи обычно происходит в банях, – сообщал Флобер в одном из писем. – Заказываешь для себя баню (пять франков, включая массаж, трубку, кофе, простыню и полотенце), а затем пронзаешь своего мальчишку в одной из комнаток. Знай же, что все мальчики при банях – бардаши”. Иными словами, именно это и предлагал Восток гостям с Запада, и тут сложно сказать – особенно о Флобере, блестящем и оригинальном наблюдателе, – что увиденное им было всего лишь “припоминанием” ранее прочитанного. То, что он видел, к чему прикасался, было реальным и описывалось Флобером (как и его английским “коллегой” Бёртоном) с точностью и яркостью, достойными автора “Госпожи Бовари”. Он видел и обонял все – “покатую и каменистую местность”, “большие плиты песчаника, будто покрытые лаком коричнево-охристого цвета”, “арабские лодки с чересчур большими кормами”, “ужасный запах мыла и тухлых яиц”, молодого евнуха “с непокрытой головой, курчавыми волосами, с маленьким кинжалом, заткнутым за кушак, с голыми руками, с толстым серебряным кольцом на пальце, в остроносых красных туфлях”, “рыжеволосую девочку с широким лбом, огромными глазами, с широкими ноздрями довольно плоского носа, со странным лицом, мечтательным и оживленным”, ловцов жемчуга, которые отправляются на промысел по двое в лодке – “один гребет, второй ныряет”, а после возвращения у ныряльщика “идет кровь из ушей, ноздрей и глаз”, лодки работорговцев, которые вытаскивают на берег Красного моря, и самих рабов, “идущих группами по пятнадцать – двадцать человек, а к каждой группе приставлено по два надсмотрщика”, “белый птичий помет”, который “стекает струями” по безупречному (в остальном) обелиску в Луксоре и “облепляет его основание, будто застывшее гипсовое месиво”. (“Выбитые надписи и птичий помет – единственные признаки жизни среди египетских развалин”, – писал он Буйе.) — 76 —
|