|
Флобер, наверное, не знал, что за два года до него на египетских берегах Красного моря останавливался другой европейский путешественник, Ричард Бёртон, и отплыл-таки оттуда в Аравию и Мекку, чтобы совершить путешествие, которое впоследствии принесло ему громкую славу. В каком-то смысле Бёртон был противоположностью Флобера. Он являл собой платоновский идеал неутомимого исследователя внешнего мира, искателя опасностей. Флобер по-своему тоже искал опасностей, но, если не считать его путешествия в Египет (и более поздней поездки в Ливию на несколько недель), он оставался домоседом и исследовал психологические и нравственные закоулки внутреннего мира человека, задавшись целью показать его жалкую слабость и смехотворность любых его предприятий. Если Бёртон всякий раз испытывал нетерпение, оказываясь на родине, в Англии, и вечно вынашивал планы очередной трудной экспедиции в Азию или Африку, то Флобер, сенсуалист в частной жизни и реалист в общественно-литературной, вполне довольствовался оседлым существованием на родине, во Франции, где жил вместе с матерью в сельском доме на берегу Сены и создавал шедевры французской словесности. Известно его высказывание: “Веди размеренную и упорядоченную жизнь, чтобы быть яростным и самобытным в творчестве”. Бёртон – британский солдат, выдающийся полиглот и, возможно, величайший исследователь-первооткрыватель XIX века – был прежде всего человеком дела, он прославился решительными и беспощадными поступками и выдающейся личной отвагой. В его жизни было столько же ярости, сколько упорядоченности в жизни Флобера, и, хотя литературный гений Бёртона несопоставим с флоберовским, он проявил себя талантливым, взыскательным и самобытным хроникером собственных приключений и бытописателем чужих краев. У них имелось еще много общего, и не в последнюю очередь – то, что оба были необузданными сластолюбцами и посещали проституток повсюду, где бы ни оказывались, и к тому же почти всю жизнь страдали венерическими заболеваниями, которые подцепляли в каких-нибудь экзотических сексуальных похождениях. Кроме того, оба отличались дотошным вниманием к фактам, к восприятию мира таким, каков он есть, во всех его великолепных и сочных подробностях, а не таким, каким предпочитали видеть мир романтики или, хуже того, сентименталисты той эпохи. Оба были самобытными мыслителями, не терпевшими штампов – особенно штампов мышления, или “прописных истин”, по знаменитому выражению Флобера. И оба побывали в “странах Восхода” (где Бёртон, конечно же, пробыл гораздо дольше, чем Флобер) и воспользовались теми эротическими возможностями, которые предлагал Восток. — 72 —
|