|
Его смех усилился: — Папа!.. Ах! Папа! Но ведь он живет со всеми горничными в доме, мой отец. Это — его слабость, горничные. Только горничные и способны еще возбудить в нем желание! Значит, ты еще не сошлась с моим отцом? Ты меня восхищаешь… — Ах, нет, — возразила я, тоже смеясь… Пока он мне только приносит «Fin de siecle», «Gigolo», «Les petites femmes de Paris»… Это его еще больше развеселило и, задыхаясь от смеха, он повторял: — Нет, он великолепен, папа! И, увлекшись, он начал рассказывать, все время смеясь: — Это все равно как мать… Вчера она мне опять устроила сцену… Я их позорю, видишь ли, ее и отца… И, конечно, здесь говорилось и о религии, об обществе, обо всем! Это прелестно!.. Тогда я ей заявил: «Хорошо, моя дорогая мамочка, согласен, я исправлюсь… с того самого дня, когда ты откажешься иметь любовников». Что, хорошо сказано? Это заставило ее замолчать… Ах, нет, знаешь… я ими сыт по горло, моими дорогими родителями. Мне надоели все их штуки… А, кстати… Ты, конечно, знаешь Фюмо? — Нет, господин Ксавье… — Нет, ты, наверное, знаешь… Антим Фюмо? — Но я вас уверяю… — Такой, знаешь, толстый… совсем молодой… всегда красный… и очень-очень шикарный, у него самый красивый выезд в Париже… Ну, Фюмо, у которого три миллиона годового дохода… Тот, который с Тартелетт Кабри?.. Но ты его, наверно, знаешь… — Но я вам говорю, что я его не знаю. — Ты меня восхищаешь!.. Ведь все решительно его знают… Тот, у которого два месяца тому назад был еще известный процесс?.. И этого ты не знаешь? — Совершенно не знаю, клянусь вам, господин Ксавье! — Ну все равно, моя прелесть!.. Итак, я устроил хорошую штуку с Фюмо в прошлом году, очень хорошую. Угадай, какую? Ты не догадываешься? — Каким образом я могу угадать, когда я его не знаю? — Ну так слушай, дитя мое… Я свел Фюмо с моей матерью… честное слово… Недурно, что? И самое интересное то, что в течение двух месяцев он потратил на нее 300000! А сколько у него взял отец для своих благотворительных целей!.. Да, у них есть размах! Они это умеют!.. Не будь этих денег, был бы конец всему!.. Долги были ужасные, никто, даже священники не хотели больше давать денег… Что ты на все это скажешь? — Я могу на это только одно сказать, что у вас странная манера говорить о своих родителях! — Ну чего же ты хочешь, моя птичка… Я ведь анархист… Семья… я ею сыт по горло… В это время он расстегнул мой корсаж — старый корсаж барыни, который мне был необыкновенно к лицу. — 816 —
|