|
На второй день после моего поступления, когда я помогала ему в передней одевать пальто, он меня спросил: — Состоите ли вы членом моего общества «общества служанок Иисуса?» — Нет, барин! — Нужно непременно вам быть там… Это необходимо… Я вас запишу. — Благодарю вас, барин! Могу ли я у вас узнать, барин, что за общество? — Прекрасное общество, которое принимает и дает у себя приют девушкам-матерям… — Но, барин, ведь я не девушка-мать. — Ничего не значит… Там принимают также женщин, выпущенных из тюрьмы… раскаявшихся проституток… там принимают разных женщин… Я вас запишу… Он вынул из кармана несколько тщательно сложенных газет и, протянувши их мне, сказал: — Спрячьте это и прочтите, когда вы будете одни… Это очень любопытно… Он взял меня за подбородок и, прищелкивая слегка языком, сказал: — Она забавна, эта крошка, ей Богу, очень забавна… Когда барин ушел, я развернула газеты, которые он мне оставил. Это были «Fin de Siecle»… «Rigolo»…. «Les petites femmes de Paris». Какая грязь!.. Ax, эти буржуа! Какая вечная комедия! Я видела их много и различных, но, в общем, они все одинаковы… Так, например, я служила у одного депутата-республиканца. Он вечно нападал на духовенство, попов… И надо было видеть, с какой резкостью! Он не мог слышать слов «религия», «папа», «монахини». Если его послушать, то надо было бы разрушить все церкви, взорвать все монастыри… И что же? По воскресеньям он ходил украдкой к обедне в самые отдаленные приходы… При малейшем недомогании он звал священника, а дети его воспитывались все у иезуитов. Он ни за что не хотел помириться со своим братом, который венчался со своей женой только гражданским браком, а не в церкви…. Все лицемеры, все подлы, все отвратительны, каждый в своем роде… У госпожи де Тарв были свои благотворительные дела; она также председательствовала в религиозных комитетах, в филантропических обществах, устраивала продажи с благотворительной целью. Таким образом, она почти никогда не бывала дома, и все в доме шло само по себе. Часто барыня возвращалась домой очень поздно черт знает откуда… Ее белье было в беспорядке, все тело пропитано совсем ей не свойственным посторонним запахом… О, они были мне знакомы, эти поздние возвращения; они сейчас же объяснили мне, какого рода благотворительными делами занималась моя хозяйка, и что делалось в ее комитетах… Но со мной она была очень мила… Никогда ни одного грубого слова. Ни одного выговора. Напротив… Она обращалась со мной дружески, почти по-товарищески, до такой степени, что иногда она забывала свое хозяйское достоинство, я — свое почтение перед ней и мы вместе болтали разные глупости… Она мне давала советы, как мне лучше устраивать мои маленькие дела, она поощряла мою кокетливость, натирала меня глицерином. Душила своими духами, мазала мои руки кольд-кремом, осыпала меня рисовой пудрой. И во время всей этой операции она повторяла: — 813 —
|