|
Норбер де Варенн, искавший одного из своих знакомых, увидел в средних рядах стульев Жака Риваля и подошел к нему. — Итак, — сказал он, — будущее принадлежит пройдохам! Тот, не будучи завистливым, ответил: — Тем лучше для него, — его карьера сделана. И они стали называть имена присутствующих. Риваль спросил: — Не знаете ли вы, что стало с его женой? Поэт улыбнулся: — И да, и нет. Как мне сообщали, она живет очень уединенно в Монмартрском квартале. Но… тут есть одно «но»… С некоторых пор в «La Plume» попадаются политические статьи, страшно похожие на статьи Форестье и Дю Руа. Их подписывает некий Жан Ледоль, молодой человек, красивый, умный, из той же породы, что наш друг Жорж; он познакомился теперь с его бывшей женой. Из этого я заключаю, что она всегда любила начинающих и будет любить их до смерти. К тому же, она богата. Водрек и Ларош-Матье не даром были завсегдатаями в ее доме. Риаль заявил: — Она недурна, эта маленькая Мадлена. Очень тонкая штучка! Должно быть, она очаровательна при ближайшем знакомстве… Но объясните мне, каким образом Дю Руа венчается в церкви после официального развода? Норбер де Варенн ответил: — Он венчается в церкви потому, что в глазах церкви первый его брак не был браком. — Как так? — Из равнодушия к этим вещам или из экономии наш Милый друг нашел, что для брака с Мадленой достаточно одной мэрии. Он, следовательно, обошелся без духовного благословения, так что по законам нашей святой матери-церкви его брак был простым сожительством. Таким образом, он предстает сегодня перед нею холостым, и к его услугам будут все ее торжественные церемонии, которые не дешево обойдутся старику Вальтеру. Шум прибывавшей толпы все разрастался под сводами. Некоторые разговаривали почти вслух. Гости указывали друг другу на знаменитостей, которые рисовались, довольные тем, что на них смотрят: они тщательно сохраняли раз навсегда усвоенную манеру держаться перед публикой, привыкнув показывать себя таким образом на всех празднествах и считая себя необходимым их украшением, художественной редкостью. Риваль продолжал: — Скажите, мой друг, — вы ведь часто бываете у патрона, — правда ли, что госпожа Вальтер с Дю Руа никогда больше не разговаривает? — Никогда. Она ни за что не хотела выдать за него дочь. Но он, кажется, держал отца в руках, открыв какие-то трупы, — трупы, похороненные в Марокко. Словом, он угрожал ужаснейшими разоблачениями. Вальтер вспомнил о примере Ларош-Матье и тотчас уступил. Но мать, упрямая, как все женщины, поклялась, что никогда не скажет ни слова своему зятю. Они ужасно смешны, когда видишь их вместе. У нес вид статуи Мщения, а у него — очень смущенный, хотя он и умеет собой владеть: это бесспорно. — 445 —
|