|
Скудный свет бросал на серые стены тени голов с огромными носами и несоразмерными жестами. Иногда на стене появлялась вдруг гигантская рука с вилкой, похожей на вилы, и рот раскрывался, точно пасть чудовища: для этого достаточно было, чтобы кто-нибудь повернулся в профиль к желтому колеблющемуся пламени. Как только ужин кончился, Мадлена увела мужа на воздух, чтобы не оставаться в этой мрачной комнате, где всегда стоял едкий запах дыма и пролитых напитков. Когда они вышли, он сказал: — Ты уже соскучилась здесь? Она хотела возразить. Он остановил ее: — Нет. Я это отлично вижу. Если хочешь, мы завтра же уедем. Она прошептала: — Да. Я очень этого хочу. Они медленно шли вперед. Была тихая, теплая ночь, и ласкающий глубокий мрак ее казался полным легких шелестов, шорохов, вздохов. Они вошли в узкую просеку, окаймленную высокими деревьями, за которыми с обеих сторон чернела непроницаемая темная чаща. Она спросила: — Где мы? Он ответил: — В лесу. — Большой он? — Очень большой. Один из самых больших во Франции. Запах земли, деревьев, моха, этот постоянный и прохладный аромат густого лиственного леса, напоенный соком распускающихся почек и увядшей гниющей травы, казалось, дремал в этой чаще. Подняв голову, Мадлена увидела звезды между верхушками деревьев, и, хотя ни малейший ветерок не раскачивал ветвей, она все же почувствовала вокруг себя глухой шелест этого моря листьев. Странный трепет пробежал по ее телу, проникнув в душу, и сердце ее сжалось от смутного страха. Чего она боялась? Она не знала сама. Но ей казалось, что она затеряна, окружена опасностями, покинута всеми, что она одна во всем мире под этим живым, трепещущим над нею сводом. Она прошептала: — Мне немного страшно. Я хотела бы вернуться. — Ну, что ж, вернемся. — И… уедем завтра в Париж? — Да, завтра. — Утром, если можно. Они вернулись домой. Старики уже легли. Она плохо спала, беспрестанно просыпаясь от всех незнакомых ей деревенских звуков — крика совы, хрюканья свиньи, запертой в хлеву за стеной, пения петуха, начавшего кричать с полуночи. Она поднялась рано и была готова к отъезду с первыми лучами рассвета. Когда Жорж объявил родителям, что уезжает, они вначале казались ошеломленными, потом поняли, от кого исходит это желание. Отец спросил просто: — Скоро ли мы с тобой опять увидимся? — Конечно, — этим же летом. — Ну, хорошо, если так. Старуха проворчала: — Желаю тебе не раскаяться в том, что ты сделал. Он подарил им двести франков, чтобы смягчить их неудовольствие. Экипаж, за которым послали мальчика, прибыл в десять часов, и молодые, поцеловав стариков, уехали. — 356 —
|