|
У всех этих господ был высокомерный вид, наглый взгляд, презрительная улыбка, — и у тех, кто носил бакенбарды, и у тех, кто носил только усы. Дюруа продолжал смеяться, повторяя: — Да, нечего сказать, шайка жуликов, проходимцев! Но вот быстро проехала прелестная открытая низенькая коляска, запряженная двумя белыми лошадками с развевающимися гривами и хвостами; ими правила молодая белокурая женщина небольшого роста — известная куртизанка; позади нее сидели два грума. Дюруа остановился. У него было желание поклониться, аплодировать этой женщине, сделавшей карьеру с помощью любви и дерзко выставляющей напоказ, — здесь, в часы гулянья этих лицемерных аристократов, — кричащую роскошь, заработанную ею в постели. Быть может, он смутно чувствовал между собой и ею что-то общее, какое-то сходство натур, чувствовал, что они принадлежат к одной породе, что у них один и тот же душевный склад и что его успех будет основан на смелых действиях такого же характера. Назад он шел медленнее, испытывая какое-то чувство удовлетворения, и явился к своей прежней любовнице немного раньше назначенного времени. Она встретила его поцелуем, точно между ними вовсе не было разрыва, и даже на несколько минут забыла благоразумную осторожность, которая обычно удерживала ее от проявлений нежности, когда она была у себя дома. Потом сказала, целуя завитые кончики его усов: — Ты не знаешь, милый, какое у меня огорчение. Я рассчитывала провести с тобой медовый месяц, и вдруг муж свалился мне на голову на шесть недель; он взял отпуск. Но я не хочу оставаться все шесть недель без тебя, особенно после нашей маленькой размолвки, и вот что я придумала. В понедельник ты придешь к нам обедать, — я ему уже говорила о тебе. Я познакомлю тебя с ним. Дюруа колебался, несколько смущенный: ему еще никогда не случалось встречаться лицом к лицу с человеком, женой которого он обладал. Он боялся, чтобы его не выдало что-нибудь, — неловкий взгляд, слово, какая-нибудь мелочь. Он пробормотал: — Нет, я предпочитаю не знакомиться с твоим мужем. Очень удивленная, стоя перед ним с широко раскрытыми, полными недоумения глазами, она настаивала: — Да почему же? Что за чудачество! Ведь это самая обыкновенная вещь! Право, я не думала, что ты так глуп! Он обиделся: — Ну, хорошо, я приду обедать в понедельник. Она прибавила: — Чтобы не возбудить подозрении, я приглашу супругов Форестье, хотя я терпеть не могу принимать у себя гостей. До самого понедельника Дюруа совсем не думал о предстоящем свидании, но, поднимаясь по лестнице к г-же де Марель, он почувствовал странное беспокойство, — не потому, чтобы ему было неловко пожать руку мужу, есть его хлеб, пить его вино, — нет, он просто боялся чего-то, сам не зная чего. — 312 —
|