|
Вдруг он почувствовал, как что-то коснулось под столом его ноги. Он сделал осторожное движение и встретился с ногой соседки, не отстранившейся при этом прикосновении. В этот момент они не разговаривали друг с другом, обернувшись каждый к своему соседу по другую сторону. Дюруа, с бьющимся сердцем, еще немного подвинул свое колено. Ему ответили легким пожатием. Тогда он понял, что их связь возобновится. О чем они говорили потом? О пустяках. Но их губы дрожали всякий раз, когда они взглядывали друг на друга. Молодой человек, желая все же быть любезным с дочерью своего патрона, время от времени обращался к ней с какой-нибудь фразой. Она отвечала так же, как ее мать, никогда не задумываясь над ответом. По правую руку Вальтера с видом принцессы сидела виконтесса де Персемюр. Дюруа еле удерживался от смеха, глядя на нее; он тихонько спросил у г-жи де Марель: — Вы знаете другую, ту, которая подписывается «Розовое домино?» — Да, отлично знаю: баронессу Анвар? — Та тоже в таком роде? — Нет. Но такая же забавная, шестидесятилетняя старуха, сухая, как палка, с накладными буклями, со вставными зубами, — туалеты и суждения времен Реставрации… — Где они выкопали этих литературных чудовищ? — Обломки знати всегда встречают хороший прием в среде разбогатевших буржуа. — И это единственная причина? — Единственная. Затем между патроном, обоими депутатами, Норбером де Варенном и Жаком Ривалем завязался политический спор, продолжавшийся вплоть до десерта. Когда гости снова перешли в гостиную, Дюруа опять подошел к г-же де Марель и, заглянув ей в глаза, спросил: — Вы позволите мне проводить вас сегодня? — Нет. — Почему? — Потому что мой сосед Ларош-Матье отвозит меня домой каждый раз, как я здесь обедаю. — Когда я вас увижу? — Приходите завтра ко мне завтракать. И они расстались, ничего больше не сказав. Дюруа скоро ушел, найдя вечер скучным. Спускаясь по лестнице, он нагнал Норбера де Варенна, который тоже уходил. Старый поэт взял его под руку. Не опасаясь больше соперничества молодого человека в газете, так как они работали в совершенно различных областях, он проявлял теперь к нему стариковскую благосклонность. — Не проводите ли вы меня немного? — сказал он. Дюруа ответил: — С удовольствием, дорогой мэтр. И они медленно пошли по бульвару Мальзерб. Париж был почти безлюден в эту ночь. Это была холодная ночь, одна из тех ночей, когда пространство кажется необъятнее, звезды — выше, когда в воздухе веет ледяное дыхание, несущееся откуда-то из далеких сфер, еще более далеких, чем небесные светила. — 307 —
|