— Клянусь вам, — какое хотите обязательство выдам, что никогда не стану вредить вам, лишь бы документы перешли ко мне. — Я тоже, пожалуй, поклянусь, что никогда вредить тебе не стану, но документы останутся у меня. Старуха засмеялась. — Умный человек, а глупости говоришь. Ну чего стоит такое обещание? За кем сила, того и воля. Если из двух человек одному необходимо бояться другого, то я предпочитаю, чтобы боялся ты, а не я… А жениться — это ты ловко задумал… женись! Ничего не имею против того, чтобы ты разбогател. Супруга с миллионами — вещь полезная. И тебе, и нам будет хорошо. — Для вас что ли жениться-то? — грубо огрызнулся Ремешко. — Чтобы вы эти миллионы из меня потом, год за годом, высасывали чрез документы мои? Нет, покорно благодарю! Овчинка выделки не стоит! Сами знаете, что жениться мне, значит еще новую уголовщину на себя взгромоздить… Рисковать собой лишь для того, чтобы ваши доходы новым оброком своим увеличить, я не намерен-с, нет! Отступного заплачу — сколько угодно, а в оброчники не пойду! — Как тебе угодно. Ты хорошо знаешь, что я на этот доход не рассчитывала, — следовательно, отказаться от него мне ровно ничего не стоит. Если бы с неба валилось, подобрала бы, с великой благодарностью. Но если ты надеялся миллионами ковриги своей настолько меня ослепить, чтобы я дуру сваляла, то — весьма ошибся в расчетах, голубчик! Меня, брат, золотым блеском не удивишь. Я на своем веку всего видела: и миллионами ворочала, и на Сенной за полтинник с первым встречным ходила. Да! Так, стало быть, изволь работать, что и как я тебе велю, твоей собственной изобретательности мне совсем не надо… Пощипать же ковригу валяй! дело не вредное! Пожуируй в свое удовольствие, а барыши — на дележку. Треть — твоя, две — мои. — Две трети — вам? За что же бы это? — злобно усмехнулся Ремешко. — За то, голубчик, чтобы я не мешала тебе, чтобы коврига твоя не узнала, что ты за цаца. Глава 14Женщины Рюлиной относились к мужчинам шестого номера — приблизительно так же, как к ним самим относились их гости-покупатели: ими пользовались и гнушались. Ни один из этих продажных самцов не умел выскочить в сутенеры. Да и понятно. Сутенер тем и побеждает проститутку, что она видит в нем человека, объявившего себя вне всякого закона и повиновения: между ним и действительностью нет ничего, кроме его воли, за которую он кого угодно на финский нож насадит и сам готов под нож идти. В сутенере живет демон анархии, страшный для всякого, кому приходится с ним считаться: это — защитник-разбойник. Он способен изувечить свою женщину и даже почитает такое бойло шиком своего рода, но — кроме него самого — уже никто больше той женщины не тронь. Гость, полиция, хозяева женщины — для него кровные враги, с которыми он состоит лишь в перемирии, покуда нет вызова с их стороны, но никогда не в мире. Разумеется, на такую роль совершенно не годились жалкие рабы, трепетавшие при одном суровом взгляде Адели, при одном имени Полины Кондратьевны. В жизни «воспитанниц» Рюлиной не было ни искры даже и той бедной поэзии, скорбной и мучительной, которую носит в себе каждая уличная проститутка, верная своему полудикому «коту». — 1089 —
|