|
— Она, как ты нас напугала! Мы думали, ты умерла… — Долго я была без чувств? — С четверть часа. — А зачем вы меня куда-то носили? — Что вы бредите, Люлю! — удивилась Адель, — только и было, что перенесли вас из ванны на диван… — Никуда вас не носили, барышня, — подтверждает и Люция. — Это вам показалось в обмороке… Но глаза у всех трех были лживые… Посмотрела Маша на часы: половина двенадцатого. А она хорошо помнила, что села в ванну в пять минут одиннадцатого. Стало быть, обморок ее продолжался не четверть часа, а час с лишком. — Зачем вы меня обманываете? — рассердилась Маша. Жозя покраснела и говорит: — Мы боялись, чтобы ты не испугалась, что у тебя был такой долгий обморок. — Знаете, Люлю, — поддакивает Адель, — это не хорошо, вы обратите внимание, вам лечиться надо… Тем дело и кончилось. У Маши поболела дня два голова, и затем все прошло и забылось. Когда Лусьева рассказала про свой обморок Ольге Брусаковой, та ужасно взволновалась. — Обморок, в ванне? Отчего? — Сама не знаю, раньше никогда не бывало. — Ты перед тем ела что-нибудь? пила? — Чай с вареньем пила, в постели… — Ага! — с каким-то злорадным отчаянием промычала Ольга. И принялась уговаривать Машу: — Слушай, Марья Ивановна, такими внезапными обмороками не шутят. Так начинается острое малокровие, это опасно… Я по себе знаю. Я в твои же годы от обмороков этих чуть на тот свет не отправилась. Искренний мой тебе совет: посоветуйся с женщиной-врачом… Маша была жизнелюбива, за здоровье боялась, — струсила. — Да я с радостью бы, но у меня нет знакомой. — Я тебя отвезу, у меня есть… Анна Евграфовна, старая приятельница… — Отлично, поедем. Женщина-врач, после долгой и внимательной консультации, признала Машу совершенно здоровой и в порядке. Ольга после приема переговорила с ней еще раз наедине. Та повторила свой прежний диагноз. Ольга осталась в большом удивлении: «Странно… — размышляла она, трясясь рядом с Машей на плохом извозчике. — Зачем же они в таком случае опоили ее? Какую подлость еще мастерят? Очень странно…» * * *Быстро летело время. Маша все глубже и глубже входила в рюлинский дом и его быт. Рюлинские нравы все крепче и крепче впивались в Машу, все острее и острее ее заражали. Перерождение девушки из скромной, мелкобуржуазной куколки в бойкую и вертлявую бабочку, — она думала, что большого света, в действительности — демимонда, совершалось последовательно и неуклонно. Почти каждое гостевание у Полины Кондратьевны приносило Маше новые знакомства — все больше мужские и с такими громкими именами, что старик Лусьев, слыша их от дочери, уже и не знал, восторгаться ему или трепетать: привел же Бог Маше вращаться в этаком избранном кругу! И благословлял благодетельницу Полину Кондратьевну, которой он, конечно, был представлен и очень ей обласкан, но ограничился единственным к ней визитом: куда, мол, мне, маленькому человеку, садиться в такие большие сани — с посконным рылом да в суконный ряд! Препирательства с дочерью о женихе-столоначальнике прекратились: у старика теперь тоже не те мечты зашумели в голове. В обществе генеральши Рюлиной — чем черт не шутит? Полина Кондратьевна в Машу — ну просто влюблена! Захочет ее превосходительство сделать счастье девушки, — то и высватает ее за какого-нибудь этакого с золотым эксельбантом… Вон ведь там князья да графы, как шмели, толкутся… Маша говорит: даже великие князья бывают… шутка ли! великие князья!.. — 1026 —
|