|
И вскоре после этого разговора податливая Маша-Люлю была одета, как парижская картинка, одной из самых дорогих модисток Петербурга. Поданный счет Адель все-таки попросила Машу подписать: — Знаете, деликатнее… Старуха не любит, чтобы ее благодарили, — вообще, чтобы подарок имел вид подарка… Подарки без оплаты, по ее взглядам, немножко оскорбляют тех, кто принимает; из-за подарков всегда потом начинаются неприятности, разлад… Предрассудок, конечно… А, впрочем, может быть, она и права… Во всяком случае, декорацию эту, будто вы должны, красивее сохранить… ведь и для вас удобнее… Мы все так делаем, и она очень довольна. Маша подписала счет, причем цифру долга Адель прикрыла рукою. — Не покажу. Вы еще в обморок упадете. — Ну что вы, право… Покажите, Адель… Сколько? Адель с обычным своим хохотом воскликнула: — Тридцать два рубля! — Ах, Адель, какая вы шалунья! — А вы, милочка, красавица! Для вас — все на свете. Подарки — вообще сила развращающая, но подарки кредитом опаснее других, потому что при них не так осязательно чувствуется благодарность к дарителю, менее смущается совесть даропринимателя. Что же, мол? Ведь не свое дает, ручается за меня только; я не подведу, ручательство оправдаю, расплачусь… Мало-помалу, день за днем, Маша Лусьева получила кредит в нескольких магазинах Гостиного двора, у парфюмера на Морской, у фруктовщика в Милютиных рядах, у очень солидного, хотя и русского, ювелира на Невском. — Ах, — сама на себя ужасалась она, — какая я негодница!.. Должаю, должаю и удержаться не могу… Вот — как Жозя влюбляется, так я должаю… Словно демон меня обуял!.. Как буду отдавать? — Отдадите, милая, — утешала Адель. — Вот, даст Бог, выйдете замуж за богача, — тогда мы с вас все и потребуем. — Так и возьмет меня богатый. — Такую-то красотку? Да вас у нас с руками оторвут. За миллионера отдам. Меньше — не согласна. — Скромничает невинность! — трунила и Жозя. — А на кого Ремешко смотрит каждый вечер, как кот на сало? Ремешко — молодой и довольно представительный, всегда безукоризненно одетый господин, с драгоценнейшим солитером в булавке галстука — бывал у Полины Кондратьевны довольно часто. Как-то раз Маша упомянула его фамилию у себя дома. Отец ее оживился: — Ремешко? Из каких Ремешков? — Не знаю. Адель говорит, что с юга откуда-то, овцеводство там у него какое-то особенное… Очень богатый человек. Старик так весь и встрепенулся: — Какое-то? О-го-го! Дурочка! Если этот Ремешко тот самый, то — перед ним все шапки долой: архимиллионер. Понимаешь? О нем вот что рассказывают. Встречает он где-то, в клубе, что ли, тоже овцевода одного, хвастуна великого. А в лицо его, Ремешко, хвастун не знает, да и фамилию не расслышал, мимо ушей пустил. «Вы, — спрашивает, — чем занимаетесь?» — «Я, — скромно отвечает Ремешко, — имею свое хозяйство, овцой пробавляюсь…» Хвастун давай ему вперебой расписывать про свое хозяйство, какое оно превосходное… Надоел. Ремешко спрашивает: «И много у вас овец?..» Хвастун говорит: «Двадцать тысяч. А у вас?..» Ремешко отвечает: «Овец не считал, но собак при овцах у меня вдвое больше…» Вот он каков, этот господин Ремешко! — 1023 —
|