|
— Позвольте. Дешево ли, дорого ли, но чей же это расход? Кто платил? Вы платили? Лусьева злобно засмеялась. — Я? Да у меня уже с полгода лишнего рубля в кармане не было. «Антрепренерша» моя платила, «мадам, Анна Тихоновна», — вот, которая в гостинице за прислугу при нас числилась… — Так, — протяжно сказал полицеймейстер, — ну, теперь все понятно. Дело бывалое. Рассказывайте. — Позвольте, однако, — вмешался Матье Прекрасный. — Если даже, правда все, что вы о себе говорите, я не понимаю цели. Против вас не имелось никаких подозрений, на вас не поступало доносов… Вы могли спокойно продолжать ваше… гм… существование… — поперхнулся он. — И между тем сами доносите на себя. Понимаете ли вы, какую ужасную будущность себе готовите? Ведь этот билет, о котором вы просите, просто черт знает что… И зачем? — Затем, — с жестоким гневом прервала его Лусьева, — что меня так испоганили, что, кроме как продаваться, я уже ни на что не гожусь. Но если продажной быть, так уж пусть хоть в чистую — сама собой торгую, а не набиваю карман подлых тварей разных, словно раба какая-нибудь… Полицеймейстер присвистнул. — Это у нас называется: «Наказал мужик бабу: в солдаты пошел». Рассказывайте. * * *Марья Ивановна Лусьева оказалась дочерью бедного петербургского чиновника, которому даровая квартира в казенном доме помогла дать детям приличное образование. Их у старого Лусьева было много, но ко времени, как ему овдоветь, средние дети попримерли, и остались только два мальчика, погодки шести-семи лет, да старшая дочь, уже четырнадцатилетняя гимназистка, Маша. Училась Лусьева отлично. Характера она была веселого, хохотушка, любила танцевать, бегала по театрам, садам, на музыку, но, благодаря хорошим способностями, не отставала от подруг в успехах. Курс кончила отлично. Годов с шестнадцати ознакомилась с флиртом и имела огромный успех у мужчин. Нравиться ей никто не нравился особенно, но чтобы ухаживали за нею, она любила очень. — Ах, Маша! — говорили ей подруги, — какая ты счастливая: даст же Бог такую красоту. Если бы ты еще одевалась как следует, всем мужчинами с ума надо сойти. — То-то и есть, что Бог разделил по справедливости, — отсмеивалась Маша, — кому красоту, кому туалеты. Однако рядиться хотелось. Хотелось тоже хороших духов, хотя бы дешевеньких украшеньиц, прошивок, кружев, убрать иной раз голову модной прической у хорошего па-рикмахера. Но — денег нет, а на нет и суда нет. — 1006 —
|