Передав вещи дочерям, Мари взбирается на четвертый этаж своего дома на острове Св. Людовика. Пока она просматривает почту, Ева, став на колени, выкладывает из чемоданов вещи. Среди знакомых предметов одеяния она находит мантию из бархата и фая, эмблемы вновь полученной степени доктора honoris causa, футляры с медалями, пергаментные свитки и — самое драгоценное из всего прочего — меню банкетов, которые Мари старательно хранит. Так удобно на оборотной стороне этих карточек из толстого и крепкого картона записывать карандашом физико-математические вычисления. Наконец в шорохе шелковой бумаги появляются на свет подарки для Ирэн и Евы и купленные самой Мари сувениры, выбранные ради их своеобразия и скромности. Они сберегутся навсегда. Кусочки окаменелых деревьев из Техаса послужат в качестве пресс-папье; дамасские клинки из Толедо будут играть роль закладок в научных книгах; шерстяные коврики, вытканные руками польских горцев, покроют столики. По вороту черных кофт Мари приколоты крошечные украшения, собранные в «Большом Каньоне»: кусочки серебряной руды, на которых индейцы выгравировали молнии в виде зигзагов, гранатовые брошки из Богемии, золотое филигранное ожерелье, старомодная, очень миленькая брошь из аметистов — вот единственные драгоценности моей матери. Не думаю, чтобы за них за все дали триста франков. Странный вид у этой семейной квартиры на Бетюнской набережной — большой, неудобной, прорезанной коридорами и внутренними лестницами, а мадам Кюри прожила в ней двадцать два года! Внушительные комнаты этого здания XVII века тщетно ждут парадных пышных кресел и диванов, соответствующих их пропорциям и стилю. В громадной гостиной, где можно уместить человек пятьдесят гостей, а бывает редко больше четырех, стоит на вощеном красивом паркете, который поскрипывает и потрескивает при каждом шаге, унаследованная от доктора Кюри мебель красного дерева. Никаких плюшевых штор, сквозь тюлевые занавески просвечивают высокие окна с всегда отворенными ставнями. Мари не выносит матерчатых украшений. Она любит блестящие поверхности, оголенные окна, не скрадывающие ни одного солнечного луча. Она желает любоваться всем чудесным видом — Сеной, набережной, а справа — древним ледорезом. Мари слишком долго жила в бедности, чтобы уметь устраивать себе красивое жилище, и теперь у нее нет к этому охоты, да, впрочем, нет и времени менять общий характер домашнего устройства, который останется таким до конца ее жизни. Однако постоянный приток всяких подарков способствует украшению пустых и светлых комнат. Тут и акварельные рисунки различных цветов, поднесенные анонимным поклонником, и копенгагенская ваза самая большая и самая красивая па этом фарфоровом заводе, и коричневый с зеленым ковер — подарок одной румынской фабрики, и серебряная ваза с пышной надписью… Единственным собственным приобретением Мари является черное фортепьяно, купленное для Евы, на котором младшая дочь упражняется часами, причем мадам Кюри никогда не жалуется на поток ее арпеджио. — 240 —
|