|
— Мне думается, — я плаваю лучше месье Бореля, — невинно замечает Мари. — О, гораздо лучше, мэ… Даже нечего и сравнивать! — Сегодня у Жана Перрена большое достижение. Но я вчера заплыла дальше его, помнишь? — Я видела, это было отлично. С прошлого года ты сделала большие успехи. Мари обожает такие комплименты, зная, что они искренни. Она один из лучших пловцов в колонии. Полдень. Море опустело, и лодки, двигаясь Антереннским проливом, осторожно лавируют среди водорослей, имеющих вид каких-то мокрых пастбищ. Песни сменяются песнями, гребцы сменяются гребцами. А вот и берег под домом в «винограднике», вот и причал, или, вернее, отмель с водорослями, которая во время отлива заменяет пристань. Мари одной рукой приподнимает юбку и, размахивая другой рукой с сандалиями и халатом, бодро вязнет по щиколотку голыми ногами в пахучей черной тине, чтобы достичь твердой земли. Если бы какой-нибудь ларкуэстид, из уважения к ее возрасту, предложил ей помочь или попросил бы разрешения нести ее мешок, то вызвал бы у нее лишь недоумение. Здесь никто никому не помогает, и первая заповедь клана говорит: «Не усердствуй!» Моряки расстаются, идут завтракать. В два часа они снова соберутся в «винограднике» для ежедневной прогулки на «Шиповнике» — яхте с белыми парусами, без которой Ларкуэст был бы не Ларкуэст. На этот раз мадам Кюри отсутствует на перекличке. Ее утомляет ленивое безделье на яхте. Одна у себя в доме-маяке, она либо вытравляет рукопись какой-нибудь научной статьи, либо, вооружившись садовыми ножницами и лопатой, работает в саду. Из своих сражений с терновником и ежевикой, из таинств древонасаждения она выходит в кровавых ссадинах; ноги ее исполосованы царапинами, руки в земле, исколоты шипами. Счастье еще, если все увечья ограничиваются только этим. Ирэн и Ева иногда застают свою предприимчивую мать, успевшую вывихнуть себе лодыжку или наполовину раздробить палец неудачным ударом молотка… Около шести часов вечера Мари спускается к причалу и, искупавшись во второй раз, входит в «виноградник», минуя никогда не запирающуюся дверь. У большого окна с видом на бухту сидит в кресле очень старая, очень умная, очень красивая женщина — мадам Марилье. Она живет в самом доме и с этого места каждый вечер караулит возвращение мореплавателей. Мари ждет вместе с ней, когда на побледневшем море всплывут позлащенные закатом паруса «Шиповника». После обеда мадам Кюри, укутанная в пушистую пелерину пятнадцатилетней, а то и двадцатилетней давности, прогуливается широкими шагами, взяв под руки обеих дочерей. Три силуэта спускаются по чуть заметным в темноте тропинкам к «винограднику», неизменному «винограднику». В большой комнате собрались в третий раз за день ларкуэстиды. За круглым столом играют в «буквы». Мари принадлежит к числу наиболее способных составлять сложные слова из картонных букв, извлекаемых из мешочка. Все оспаривают друг у друга такую партнершу, как мадам Кюри. — 223 —
|