Но такие, как Симеон, искали в Церкови не формальное исполнение обрядов, а полноту Божественных Таинств. Симеон читал много духовной литературы и, как казалось окружающим, стремился к чему-то несбыточному. Например, он мечтал встретить святого старца, который стал бы его наставником, хотя все уверяли, что «ныне нет такого святого на земле». Такого старца Симеон нашел в константинопольском монастыре Иоанна Крестителя, так называемом Студийском монастыре. Это был пожилой, не имевший священного сана монах Симеон Благоговейный – образованный, рассудительный, на первый взгляд, возможно, ничем особо не примечательный. Но юноша увидел в нем самое главное – глубокую, искреннюю веру, в которой не было ничего формального, показного или бытового, поразительную душевную обнаженность перед Богом и людьми. Святой Симеон Благоговейный, Студит, Вот он не стыдился всякого человека, Не стыдился и видеть некоторых обнаженными, Ни сам быть видимым обнаженным. Ибо он имел всего Христа и сам весь был Христом. Встреча со старцем навсегда избавила Симеона от неуверенности в себе и чувства одиночества, мыслей о том, что он не такой, как все, желания искать дружбы с «внешними людьми». Соединившийся с Богом – не один, Хотя бы он и одинок был, Хотя бы сидел в пустыне Или находился в пещере. В одном из гимнов Симеон даже сравнивает своего духовного отца с пророком Моисеем, который вывел его на свет из житейской «тьмы египетской», научив предельной искренности в духовной жизни. Он вложил дерзновение в сердце мое И дал мне смелость не бояться фараона. Так и сделал раб Божий: Держа меня за руку, он пошел впереди меня, И таким образом мы начали совершать путь. Симеон хотел бы оставить мир и поступить в монастырь, но духовный отец счел, что еще рано, и, конечно же, юноша его послушался. Как-то наставник дал Симеону прочитать книгу преподобного Марка Подвижника, и его сильно впечатлила мысль о необходимости следовать голосу совести и исследовать глубины собственной души. Симеон стал внимательно исследовать свои мысли и самые потаенные чувства. То, что ему открылось, оказалось поистине ужасно. Я был, увы мне, прелюбодеем в сердце, И содомлянином мыслию, и клятвопреступником Произволением, употребителем божбы и любостяжателем, Вором, лжецом, бесстыдником и похитителем, горе мне; Досадителем, братоненавистником и большим завистником, Сребролюбцем и наглецом и всякого Другого порока делателем. Поверьте, я говорю это истинно, Не притворно и не с лукавством. — 82 —
|