|
что сделали мои руки, И на труды, над чем я трудился, — И вот, все — тщета и ловля ветра… (2. 10–11) И прославил я мертвых, — что умерли давно, — Более, чем живых, — что живут поныне. Но больше, чем тем и другим, благо тому, кто совсем не жил. (4. 3) Это парафраз некоторых изречений из ранней греческой поэзии. В частности, существовала легенда о том, как поймали Селена и пытались у него узнать, в чем же настоящее счастье. Тот долго отмалчивался, но, в конце концов, ответил, что лучше умереть как можно раньше, а лучше всего вообще не родиться — вот тогда ты будешь счастливым. Глубокая неудовлетворенность жизнью была свойственна греческой цивилизации. Но заимствовал ли автор Экклезиаста этот вопрос у греков? Есть такая теория, что он действительно пользовался греческими источниками. Я думаю, что достаточно посмотреть на пессимистическую поэзию Вавилона и вообще окружающего Востока, чтобы понять, каковы были истоки этой книги. Дальше идет мудрость, и она оказывается не столь интересной. И не может человек найти суть дела, Сколько б ни трудился искать человек… (8.17) Ибо участь сынам человека и участь скоту — Одна и та же им участь: Как тому умирать, так умирать и этим, И одно дыхание у всех, и не лучше скота человек; Ибо все — тщета. Все туда же уходит, Все — из праха, и все возвратится в прах; Кто знает, что дух человека возносится ввысь, А дух скота — тот вниз уходит, в землю? (3.19–21) И, в конце концов, ему кажется, что надо просто смиренно ползти по жизни. Это очень мрачный вывод. Я узнал, что блага нет человеку, кроме как есть, и пить, и делать благое в жизни. Но даже если кто ест, и пьет, и видит благо в труде, то это — Божий дар. Я узнал: все, что Бог творит, — это будет вовек: Нельзя ничего прибавить, и нельзя ничего отнять. (3. 12–14) Это уже не Бог, это уже какой–то рок. Пригоршнями черпает автор Книги Экклезиаста все то фатальное, что было в языческом миросозерцании, для того чтобы сгустить атмосферу и дать почувствовать читателю трагичность бытия. И чем дальше мы читаем, тем поразительней становится, как же эта книга могла быть признана священной. Трудись, человек, ничего ты не узнаешь, никуда ты не проникнешь, мир неизменен, — это при библейском–то взгляде на Царство Божие как будущее мира и человека! — мир совершенно неизменен. И будешь ты так ползти и ковыряться до поры: До поры, как затмится солнце, И свет, и луна, и звезды… И запрутся на улицу двери, Как затихнет голос зернотерок, И еле слышен станет голос птиц, — 87 —
|