|
Позднее, в Университете, для меня наступило несчастливое время, с ужасными приступами тревоги по поводу всего моего существования. Я чувствовал себя одиноким во Вселенной. Мне казалось, что никто моих взглядов не разделял, кроме людей, давно умерших. Например, Уильям Блейк или Райнер Мария Рильке. В университет однажды вошел человек, который на самом деле изменил всю мою жизнь. Он был другом Дональда Холла, моего профессора по поэзии в Университете Мичигана. Однажды Холл сказал, что его друг придет в Университет читать свои стихи — этот поэт еще не очень много публиковался, но он хороший поэт, и нам обязательно нужно его послушать. И я чуть не отказался, потому что мы обычно не ходили на факультативные занятия, но решил, что все-таки стоит попробовать. Им оказался Роберт Блай. Это был 1958 год, и Роберт был великолепен. Он возродил дух Уильяма Блейка и прочитал нам что-то из своих ранних переводов “Девяти голосов” Рильке. Великолепно: “Сирота”, “Пьяница”, “Самоубийство”, “Карлик”. И читал что-то из раннего Йетса. Мне очень понравился Роберт и поэзия. Я думал: “Ну, вот оно, я встретил поэта. Наконец, я встретил настоящего поэта”. После встречи все ушли. Я же прошел вперед и, очень стесняясь, представился, а Роберт сказал: “Что вы делаете, пишете ли вы?” А я сказал: “Да, писал”. Мы решили вместе прогуляться и к концу прогулки стали друзьями. Этот разговор я запомнил очень хорошо. Я рассказал ему о том, что моя душа тянулась к поэзии, и о том, какой ужасный страх я испытывал. Он слушал. Просто тихо слушал. Затем сказал: “Важно оставаться на краю. Именно оттуда приходит великая поэзия. Вся жизнь Рильке была такой. Он как бы катался на коньках — черная вода с одной стороны, лед — с другой, и испытывал, как близко к краю он может подкатиться”. Когда мы расставались, он сказал: “Приходи ко мне в любое время в Нью-Йорке”. Что я и сделал. И два года спустя, когда я хотел уехать из Америки, я сказал Роберту: “Мне нужно выбраться из этой страны. Она убивает меня. Мне нужно уехать куда-то — все равно куда. Главное, не оставаться в Америке. Что вы об этом думаете?” И он ответил: “Я много ездил, и мне нравятся страны на краю Европы. Не надо ехать в Лондон, Париж, Рим, поскольку там ты только встретишь других американцев. Поезжай, например, в Литву, Финляндию, Польшу или Норвегию. И там ты увидишь (это было в конце 50-х) старинную культуру, и она не будет американизированной. Но если ты поедешь в Лондон или Париж, тебе даже не нужно будет учить другой язык. И ты не увидишь Старого Света. Если же ты поедешь в Норвегию, там могут не знать английского, и тебе придется говорить на другом языке, но таким образом ты сможешь войти в культуру страны”. — 333 —
|