|
Я не углубляюсь в такие вещи. Беседую с людьми, что, конечно, подразумевает молчание, паузы и т.д. Ценю психоаналитическую идею о том, что лучше сказать меньше. Я всегда отвечаю на вопросы, но также иногда обращаюсь со своими клиентами, как с детьми: “Сначала попробуйте догадаться, потом я скажу”. Думаю, психотерапия — взаимное мероприятие. Я имею в виду, что есть большая разница в том, что кому-то требуется помощь, а кому-то (по крайней мере, номинально) — нет. Мы с клиентом оба не можем не быть вовлечены в процесс. И, следовательно, я не допускаю, что все происходящее — перенос или что все происходящее — проекция. Я полагаю, что человек, которого обычно называют пациентом, так же восприимчив ко мне, как и я к нему. Мы оба вовлечены в процесс бесконечного изобретения, переизобретения и переописания друг друга. — Устанавливаете ли Вы контрактные соглашения? — Да, я как раз хотел сказать об этом. Я устанавливаю основное, например, оплату, каникулы и т.д. Люди имеют выбор — либо лежать на кушетке, либо сидеть лицом к лицу, хотя большая часть моей работы — лицом к лицу. По ходу дела я также объясняю суть психоанализа. В начале я как бы говорю: “Если что-то вам непонятно или вы с чем-то соглашаетесь только потому, что считаете, что я должен быть прав, вы имеете возможность все свободно высказать”. Конечно, я создаю точку отсчета, а именно: “Вы можете сказать все, что придет вам в голову, но никто еще не смог сделать этого”. Но я объясняю психоаналитическую теорию по ходу дела и допускаю, конечно, что пациент тоже имеет теорию. — Какие части теории... — Перенос, работа со снами, основной процесс, защиты и центральное значение сексуальности. Это интересует меня более всего. — Вы рассказываете своим пациентам о том, что можете и что не можете сделать? — Я говорю: единственное, как они могут выяснить, что я могу, это попробовать. Так что я часто повторяю: “Придите на три сессии и сами решите. Я не отвергну вас, но вы, конечно, вправе отвергнуть меня”. Я не даю обещаний, так же как никогда не говорю: “Я могу вылечить вас”. Я никогда не говорю даже: “Это сработает”. Я всегда заявляю: “Невозможно узнать это. Все, что я могу — помочь вам самому понять что-то каким-то своим способом. И вы должны увидеть, работает ли это для вас, и если да, то как”. — Как долго Ваши пациенты остаются в терапии? — По-разному. Некоторые остаются на несколько лет. Некоторые приходят, и им как будто нужно ощутить некое важное связующее звено. Так что они могут прийти на несколько месяцев, на несколько недель. Со многими я работаю по требованию — вместо того чтобы приходить регулярно каждую неделю, они приходят, когда захотят. И я выделяю время. Я осторожно отношусь к длительной терапии. Для меня психоанализ — это то, через что вы проходите, чтобы вернуться в мир. Риск психоанализа состоит в том, что пациент может в конце концов почувствовать, что это самый интересный диалог, тогда как, на мой взгляд, данный диалог интересен тем, что связывает пациента с миром, в котором можно, например, заниматься сексом, где существуют все виды приключений. Так что я, конечно, осторожно отношусь к “интенсивной терапии”, “реальному психоанализу” или “длительной терапии”. Для меня длительная терапия — конечно, некоторым людям она нужна, я не хочу просто сбрасывать ее со счетов; но, вообще говоря, для меня длительная терапия — неудавшаяся терапия. — 214 —
|