И разговор этот был возможен, пока Валя отвечала или спрашивала:
—Поговори со мной еще! — ... И мы говорили. А через три дня, 1 февраля, она уже ни о чем не спрашивала. Я отнесла к ее 54-летнему уже бессознательному телу совсем другой страх: он стал каким-то детским. Заодно у меня появились псевдовзрослая суетливость и странная одышка во время чтения вслух молитвы. Испугало странное, неконтролируемое угасание своего голоса, как будто жизнь уходит по капле и из меня. И пришло малодушное решение: все, хватит читать ей, она все равно не слышит (или не может показать мне, что слышит). Буду читать не молитвы, а Ирвина Ялома — и ей, и себе, чтобы не задыхаться, не бояться, чтобы жить. Читаю не для того, чтобы помочь ей уйти с миром, взяв на себя функцию священника, подготавливая ее душу к переходу в другой мир, о котором сама-то — только догадываюсь! Читаю, чтобы помочь себе жить. Не смотреть на смерть, сбежать от нее, не быть с ней. А как же профессиональный долг — остаться в контакте до конца?! Но это выше моих сил! И потом, никто же не видит моего подвига. Подвига психотерапевта. И Бог не видит, казалось мне тогда. Вся моя синкрети- 153 ческая вера тут и окончилась, попросту растворилась в панике трехчасового одиночества у постели умирающей Вали (ее дочь отпросилась отдохнуть). Кто я здесь, зачем? Не родственница, не сиделка, не священник. Так, Колобок на кончике носа Лисы своего профессионального тщеславия. Собственного задыхающегося носа. В этот день Смерть потеряла свою невинность и торжественность, стала будничной и нетерпеливой. Как люди на поминках. Я поняла, что «никто не хотел умирать» — это сказано не про войну. Это про мирных и трусливых остающихся чужих. Или нейтральных — как я. Про ищущих выгоду — опытно-образовательную, переживатель-скую, писательскую — даже в смерти клиента. «Зато какой опыт!» — это пока все, что я слышала в эти дни от коллег и своих близких в качестве утешения. И тревожное напоминание от них: «не провалиться», не слиться, не идентифицироваться с умирающим клиентом. Остаться в рамках «профессиональности». Внутри звучит приказ, уж и не знаю чей: «Не чувствовать!» — Есть не чувствовать! — с облегчением подчиняюсь и оправдываюсь я, опять же чтобы домашние не огорчались: «Это что ж, теперь у нас из-за каждого клиента в доме траур будет?..» И вообще, нечего работу домой таскать. — 107 —
|