Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я.Л. Морено

То, что подразумевает под этим Морено, станет по­нятным только из следующих глав. Тем не менее в за­ключительной части нашего обсуждения теории ролей следует упомянуть его представление об условности ро­лей. Оно отчетливо выражено в одном стихотворении из его раннего, анонимно изданного поэтического сборника «Завещание отца» (79):

Держись лишь одного того,

Что начертано в душе твоей. Держись лишь одного того,

Что я напел в душе твоей.

Будь верен лишь душе своей, Останься моим сыном.

И если кто-нибудь придет и спросит,

Какое твое имя,

Ты загляни на дно души своей

И громко отвечай:

В моей душе нет имени.

И если кто-нибудь придет и спросит,

Какого рода ты,

Ты загляни на дно души своей

И громко отвечай:

В моей душе нет рода.

И если кто-нибудь придет и спросит,

Какой ты веры,

Ты загляни на дно души своей

И громко отвечай:

В моей душе нет веры.

В моей душе отец, Лишь он один.

В моей душе нет имени, Нет рода в ней.

Нет веры в ней.

В моей душе отец,

Лишь он один, отец мой в ней

И я — его сын.

VII. ОБ АНТРОПОЛОГИИ ТВОРЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Наука о человеке должна начи­наться с науки о вселенной. Цент­ральная модель вселенной постоян­но витает в наших мыслях, если не осознанно, то бессознательно, будь то магическая, теологическая или научная. Она оказывает влияние на форму центральной модели чело­века. Несовершенная или неполная модель лучше, чем никакая [Канон креативности (92)].

Я. Л. Морено

Спонтанность, действие, креативность и консервы

Все творчество Морено связано с вопросом о причинах и смысле бытия в целом, который он ставит себе на протя­жении всей своей жизни. Тремя космическими первона­чальными феноменами, вокруг которых непрерывно вращаются его мысли, являются спонтанность, действие и креативность. Такая исходная космологическая позиция делает его рассуждения о религии принципиально отлич­ными от взглядов на психологию религии Зигмунда Фрейда или К. Г. Юнга. Поскольку Морено рассматрива­ет триаду спонтанность, действие и креативность в косми­ческом измерении, как существующую еще до появления человека, он изначально застрахован от обвинений в пси­хологизации религиозных вопросов. Он стоит на исконно религиозной почве, поэтому человек рассматривается как отображение и частица космической триады, как творение космической креативности, как сын мирового Творца, От­ца мира. Исходя из этих соображений, инверсия религи­озного чувства (как, например, в психоаналитической картине мира, где космическое переживание креативно­сти, или переживание Бога, сводится к понятию Бога, а то в свою очередь к первобытной, авторитарной, человече­ской фигуре отца, интроецированной на космические ве­личины) может рассматриваться только как сумасшествие, как безумие в буквальном смысле слова. Религиоз­ные противоречия ведущих психологов нашего века не представляли бы, однако, для теории и практики психо­драмы никакого интереса, если бы именно в этом «безу­мии» нашего мировоззрения Морено не усматривал корни многочисленных психических недугов и социальных кон­фликтов современного человека! Поэтому в основу своего терапевтического подхода Морено кладет аксиому «человек есть существо космическое» и требует, чтобы он рас­сматривался в рамках космической картины мира: «Я пе­реместил человека обратно во вселенную» (90).