|
Но что же произошло во второй части психодрамы? Мы видели, что дополнительная реальность психодрамы предоставила возможность для «анимистического действия». Неодушевленные предметы удалось «одушевить» и вовлечь в беседу. Это означает, что в процессе психодрамы сновидице удалось оживить отделившиеся от нее на субъектном уровне сновидения, приглушенные, «покрывшиеся пылью» части ее самой. В приснившемся сновидении клиентка отождествила себя с той депрессивной, эмоционально-обедненной частью, которая оставила не у дел и покрыла пылью другую, «прекрасную часть». Этот факт тревожит клиентку в стереотипном сновидении, она стремится как можно скорее проскочить через пыльные, запущенные комнаты, чтобы уединиться, то есть продолжать прозябать в своей маленькой светлой кухне. Это соответствует ее собственному высказыванию при подытоживании психодраматической игры. («Затем мне все стало безразлично. С тех пор я не живу, а влачу, по сути, лишь жалкое существование».) Приснившееся сновидение выражает, что депрессия и безынициативность взяли верх над клиенткой. В другой части психодраматической переработки сновидения, выходящей за рамки его стереотипной части, спонтанно устанавливается равновесие между безынициативной депрессивной частью и отделившимися, заблокированными креативными частями клиентки. Поскольку сновидение, по всей видимости, развертывается на субъектном уровне, то и пыльную, покрытую чехлами мебель следует понимать как часть протагонистки. Этим объясняется тот сильный аффект, который захлестывает протагонистку, когда она отдергивает шторы и смотрит на красивую мебель. Когда же в последующем психодраматическом действии она говорит в роли этой мебели, то есть кресла, то тем самым она становится представителем своих заблокированных способностей. В конце концов протагонистка начинает в игре активно о них заботиться, то есть вытирать пыль с кресла, выбивать и протирать его. В результате этого действия депрессивная сторона протагонистки освобождается от безынициативности. По-прежнему идентифицируя себя с этой стороной, она тем не менее активно внимает требованию заблокированных частей и начинает освобождать их от блокады. Переживанием этого факта объясняется та радость и восторг, с которыми протагонистка в ходе игры приводит в порядок кресло. Однако сразу после этого, верная своей давней привычке, она порывается оставить кресло стоять без пользы, то есть отделить эту часть от депрессивной части, пережитой в реальности, и пройти в следующую пыльную запущенную комнату. Партнер в роли кресла возражает против этого, после чего протагонистка еще раз обращается к креслу с совершенно спонтанным вопросом: «Чего же ты от меня хочешь?» В сущности, она адресует этот вопрос своей собственной заблокированной креативности. Последовавший вслед за этим обмен ролями вынуждает ответить на этот вопрос ее саму, идентифицироваться с заблокированными частями и сформулировать их требования на вербальном уровне. — 141 —
|