Поскольку он сочетал эти две техники достижения удовлетворения, с одной стороны, обвиняя Фрейда в утрате своего состояния и оправдывая тем самым любую возможную денежную помощь с его стороны, и с другой стороны, обосновывая этим самым свое положение любимого сына,— не было никакой возможности продвинуться в лечении. Было совершенно немыслимо пробиться к главному симптому болезни через эту непроницаемую стену. Ввиду этого я сосредоточила свои усилия на том, чтобы подорвать у пациента взгляд на себя как на любимого сына, поскольку было очевидно, что с помощью этого он защищает себя от ощущений совершенно иного свойства. Я подводила его к мысли о его действительных отношениях с Фрейдом, об абсолютном отсутствии (как я знала от Фрейда) каких-либо дружеских или личных отношений между ними. Я указала ему на то, что его случай не был единственным опубликованным (это служило источником непомерной гордости пациента). Он парировал утверждением, что ни с одним пациентом Фрейд не работал в течение столь долгого времени. Мне пришлось снова опровергнуть его. От состояния войны мы перешли теперь к состоянию осады. В результате моего напора в его сновидениях в конце концов наметилась перемена. В первом из них за этот период появилась женщина в брюках и высоких ботинках, стоявшая в санях, которыми она великолепно правила, и декламировавшая стихотворение на прекрасном русском языке. Пациент заметил, что брюки выглядели несколько комично и не вполне практично в отличие от мужских. Декламацию по-русски даже он вынужден был признать верхом насмешки: я так и не смогла понять единственное слово из русской фразы, которое он иногда употреблял как междометие в немецких предложениях. Следующее сновидение было еще более прозрачным: на улице, перед домом профессора X., у которого он проходит курс психоанализа, стоит старая цыганка. Продавая газеты (я изобразила редакцию газеты, рассказывая ему о смерти X.), без всякой связи она то произносит какие-то реплики, то говорит сама с собой (ее никто не слушает!). Намек понятен: цыгане — отъявленные обманщики. Здесь совершенно очевидны две вещи: во-первых, презрение ко мне и, во-вторых, желание вернуться к психоанализу с Фрейдом (профессор X.). Я заметила, что пациент, после всего происшедшего, вопреки своим многочисленным комплиментам, явно сожалел о том, что выбрал аналитиком меня и хотел снова вернуться к Фрейду. Он отрицал это и добавил, что благодаря мне он в полной мере испытывает благотворное действие знаний и опыта Фрейда без риска попасть под его влияние. Я спросила пациента, что он имеет в виду. Оказывается, он был уверен, что я обсуждаю все детали его случая с Фрейдом, для того чтобы получить его совет! Я возразила, что это не так. Разумеется, в начале анализа я расспросила Фрейда о прежнем заболевании, но с того времени я едва ли упоминала о этом случае, да и Фрейд им не интересовался. Это сообщение неприятно поразило пациента и даже взбесило его. Он не мог поверить, что Фрейд столь мало интересовался его (знаменитым) случаем. Он всегда считал, что Фрейд искренне заинтересован в нем. Фрейд, посылая его ко мне, даже сказал,— но тут он не смог вспомнить, что же именно. Мою приемную он покинул, гневаясь на Фрейда, результатом чего было сновидение, смысл которого заключался, по-видимому, в кастрации его отца: — 202 —
|