|
40 This stupid mentule does not grow in length As once it did, nor stand with proper strength, Although by hands assisted. Woe is me. For passionate girls, it's a catastrophe Of tiny uselessness. This strange new shame And damage will disgust them with my game. Of much more use, Tydeus was, if Homer's tale is true, Who, small in body, had a nature nothing could subdue. * Дурак, ты не становишься длиннее, Не помогают даже руки змею Восстать, налиться силою, как раньше... Для распаленных девок ты — обманщик, Беспомощный малыш. Сгореть им со стыда И отвращения! Не лучше ли тогда Быть как Тидей, хотя и малый ростом, Но взявший мужеством и царским первородством. Через все собрание постоянно прослеживается обращение к образу Приапа, которое можно считать общераспространенным в римской культуре того времени. Приап делает природу плодородной, если ему приносят жертвы. Если же его не почитают должным образом, он может и покинуть людей. В результате это может привести к неплодородию, потерянным урожаям и даже импотенции. Приап угрожает также и изнасилованием. Само почитание Приапа осуществляется особым образом: созданием скульптурных изображений и установлением гермоподобных образов, под которыми необходимо принесение жертвы. Главное здесь то, что эти сознательные акты жертвоприношения конкретному фаллическому образу, в значительной степени отличаются от грубых и бесплодных фаллических поисков Энколпия и Луция. В подобных жертвоприношениях олицетворяется рационализация простого признания и почитания, рационализация, используемая бесчисленными эго-удовлетворяющими видами и способами. В действительности, жертвенная установка значительно ближе к тому виду осознанного понимания психологических Priapeia, trans. Buck, No. LXXX (страницы не нумерованы). 41 фактов, которое воспитывается современным юнгианским анализом, чем установка на эго-инфляцию XX века * Точно такая же установка присутствует и в фаллических украшениях, и статуях, обнаруженных в развалинах Помпеи и Геркуланума. Примеры этих необычных художественных произведений приведены на последующих страницах в этой книге. Подобные образы обычно цитируются как свидетельство распущенности и похотливости (бездуховности) римской культуры первого века нашей эры. Но, если рассматривать их с точки зрения отношения к фаллическому, обнаруженному в «Приапейе» (собственно, а почему они должны не быть?), они не столь уж чувственно-похотливы; скорее, это не похотливость, а осознание — порой даже интуитивное — той психологической истины, к которой они так стремятся. (Это могло бы означать, что некоторые современные представления о сексуальных установках античного Рима могут попросту оказаться проекциями того, что наша культура в себе даже и не замечает). — 20 —
|