Психология Юнга и буддизм

В этой сфере невозможно быть слишком осторож­ным, ибо через желание подражания и совершенно нездоровое стремление украсить себя этим экзотиче­ским оперением слишком много людей заблуждаются и хватаются за «магические» идеи, чтобы применять их снаружи, как косметику. Люди способны делать что угодно, даже самые нелепые вещи, чтобы избе­жать встречи лицом к лицу со своей душой.

Для него фундаментальная проблема, как в восточ­ном, так и в западном мире, «заключается не столько в дистанцировании относительно объектов желания, сколько в более раскрепощенном отношении к самому желанию, каким бы ни был его объект». Это показы­вает его совершенное понимание главного постулата Тантры, утверждающего, что не само желание как таковое, а недостаток самообладания, обладательная установка и привязанность к желанию вызывают смяте­ние разума и вследствие этого — страдание. Отсюда — необходимость рассматривать всякое явление как пус­тое и непостоянное.

Юнг не может представить себе возможность прий­ти к полной недвойственности, к состоянию полного примирения. «Нельзя познать что-то, что не отлича­ется от самого себя... Следовательно, я допускаю, что в этом отношении восточная интуиция превзошла самое себя». В этом утверждении Юнг, кажется, забывает, что его собственные концепты часто бывают иррацио­нальными и парадоксальными, и в то же время можно заметить, что недвойственность на трансличностном уровне нисколько не исключает индивидуальности на уровне обычного существования. Кроме того, опыты недвойственности не игнорируются западной традици­ей. Здесь я имею в виду учеников и их созерцательные упражнения монастырской жизни в средние века, за которыми индивид на какой-то момент ощущал себя в единстве с Богом, или скорее, был Богом, точно так же как тантрический медитант становится божеством, которое он визуализирует.

Можно найти многочисленные примеры, показыва­ющие, что Юнг различными способами сближается больше с восточными системами, чем с западными тра­дициями. И это несмотря на то, что он настойчиво утверждает, что западные люди должны были бы со­хранять свои собственные традиции, свои символы и мифологию. По примеру буддистов он отбрасывает догмы, и в его психологии, так же как в буддийском учении, есть лишь внутренний субъективный опыт, ко­торый может обосновать теорию. Юнг сам пережил волнительные внутренние опыты, и именно в недрах своей души он пришел к прямому и незамедлительно­му знанию, записанному затем в его работах. В этом смысле он следовал гностической традиции. Послед­няя вдохновляла его и оказывала на него влияние еще до того, как восточные традиции привлекли его внима­ние. Некоторые эрудиты выдвинули гипотезу, что ин­дуистская традиция и буддийская традиция оказали влияние на гностическое течение, но нельзя утверж­дать это наверняка. Вполне возможно, что чело­веческий разум произвел аналогичные идеи в двух различных частях света. Это просто подтвердило бы юнгианский концепт общей структуры психики, трансцендирующей культурные различия. Но каковы бы ни были его первоистоки, гностицизм явно обнаруживает далеко не поверхностные параллели с буддизмом.