|
241 В качестве такой замены мы рассматриваем тогда известную фантазию о побоях третьей фазы, окончательную ее форму, когда фантазирующий ребенок выступает самое большее зрителем, а отец предстает в облике учителя или иного начальника. Фантазия, похожая теперь на фантазию первой фазы, казалось бы, снова обратилась в садистскую. Создается впечатление, что во фразе «Отец бьет другого ребенка, он любит только меня» акцент смещается на первую часть, после того как вторая подверглась вытеснению. Но эта фантазия является садистской только по форме, удовлетворение же, которое из нее получают, носит мазохистский характер; ее значение заключается в том, что она перенесла на себя либидинозный катексис вытесненной части, а вместе с ним также и сознание вины, присоединившееся к содержанию. Все многочисленные неопределенные дети, которых избивает учитель, все же являются лишь заменами собственной персоны. Здесь также впервые проявляется нечто вроде константности полаулиц, которые служат фантазии. Избиваемыми детьми в фантазиях как мальчиков, так девочек почти всегда являются мальчики. Эта особенность, естественно, не объясняется возможным соперничеством полов, ибо тогда в фантазиях мальчиков скорее должны были бы избивать девочек; она также не имеет никакого отношения к полу ненавистного ребенка первой фазы, а указывает на один осложняющий процесс у девочек. Отказываясь от инцесту-озной любви к отцу, понимаемой генитально, они очень легко порывают со своей женской ролью, оживляют свой «комплекс мужественности» (ван Офюйзен [1917]) и отныне хотят быть только мальчиками. Поэтому также и мальчики для битья, которые их представляют, — это мальчишки. В обоих случаях дневных грез — один из них поднялся чуть ли не до уровня поэзии — героями всегда были только молодые мужчины; более того, в этих творениях женщины вообще не присутствовали'и лишь по прошествии многихлет были допущены на второстепенные роли. V Надеюсь, что я достаточно подробно представил результаты своих аналитических исследований, и прошу еще только учесть, что не раз упоминавшимися шестью случаями мой материал не исчерпывается; как и другие аналитики, я располагаю гораздо большим числом менее хорошо изученных случаев. Эти наблюдения могут быть использованы в нескольких направлениях: для объяснения 242 происхождения перверсий в целом и мазохизма в частности и для оценки роли, которую в динамике невроза играют половые различия. Наиболее бросающийся в глаза результат такого обсуждения касается происхождения перверсий. Хотя в точке зрения, которая выдвигает на передний план конституциональное усиление или преждевременное развитие некоего сексуального компонента ничего не меняется, этим еще не все сказано. Перверсия уже не стоит изолированно в сексуальной жизни ребенка, а включается во взаимосвязь известных нам типичных — если не сказать нормальных — процессов развития. Она связывается с инцестуозной объектной любовью ребенка, с его эдиповым комплексом, сначала выступает вперед на почве этого комплекса, а после того как тот рушится, зачастую представляет собой единственное, что от него остается, становится наследницей его либидинозного заряда и обременяет человека связанным с ним чувством вины. В конечном счете аномальная сексуальная конституция проявила свою силу в том, что потеснила эдипов комплекс в особом направлении и заставила его сохранить после себя необычное остаточное явление. — 169 —
|