|
Т: То есть ты боишься собеседников и черноволосых мужчин, как того маньяка? Боишься, что они могут причинить тебе вред? Айше: Нет. Я сейчас расскажу, как на самом деле. Я не боюсь, что он мне плохо сделает, я боюсь, что его не пойму. Я в детстве много думала, что с тем художником потом стало. Я не боялась, что он меня убьет, а что он сам умрет. Поэтому ходила вечером, хотела его встретить, увидеть, что он живой. И сейчас не человека боюсь, а что не пойму, как тогда, в детстве. Из-за этого может очень плохо быть людям. Я всегда хочу понять, потому что это самое плохое — когда человека не понимают. [224] Терапевт в замешательстве обращается к супервизору и группе: Т: Я сама ничего не могу понять. Такое ощущение, что Айше этого маньяка не боится, а жалеет. Как будто она даже сейчас не понимает, чем все могло кончиться. (Подключается второй ко-терапевт): А какое описывает виктимное поведение! В четырнадцать лет ходила по вечерам одна, надеясь встретить маньяка. Айше: Его никто не понимал, не хотели смотреть его картины, поэтому он стал таким. Конечно, мне его жалко. Он себя так ужасно порезал, а я никому тогда не сказала. Если бы рассказала, могли бы его спасти. Пусть даже в тюрьму посадили, но человек бы живой остался. Я понимаю, что маленькая не виновата была, и все равно знаю, что виновата. Я боялась, что родители будут ругать, а он, может, умер там, в подвале. Догадка ко-терапевтов о том, что причиной проблемы клиентки является бессознательный страх, пережитый в детстве, оказалась не совсем верной. Привычные психоаналитические представления о вытеснении, проекции неосознанного и непроработанного страха мешали понять экзистенциальную природу вины, испытываемой Айше, и вторичности чувства страха, связанного с этой виной и обусловленного ею. Супервизор мог бы дать более точную интерпретацию, однако тут возникла еще одна проблема, связанная с обучающим характером работы семинара. Дело в том, что в качестве ко-терапевтов на сей раз выступали студенты с высокой тревожностью по поводу своих терапевтических способностей и умений. Если бы я сама продолжила работу с клиенткой, ко-терапевты восприняли бы это не просто как неудачу, но, скорее всего, как полный крах собственных усилий. В то же время успех в оказании помощи Айше рассматривался бы ими как незаурядное достижение. Он мог стать настоящей инициацией, и не только для двух участников, но для всей группы, большинство членов которой поглядывало на меня, ожидая вмешательства "настоящего профессио- — 156 —
|