|
Второй случай относится к 45-летней женщине с компульсивными симптомами. Она была единственным ребенком у довольно состоятельных родителей и была любимицей отца, преждевременно скончавшегося, когда ей было тринадцать. Общая семейная атмосфера, в которой она росла, носила явно компульсивный характер и была типичной для устойчивого среднего класса. Порядок, чистота, пунктуальность и справедливость были принципами, по которым текла ее жизнь. Сексуальность была исключена. В доме никто об этом не говорил. Мать отсылала ее к литературе о половой жизни и на женские темы говорила лаконично медицинскими и рациональными терминами. После окончания обучения бизнесу и короткого периода работы по специальности, она вышла замуж и родила двух детей: сына и дочь. Точно так же, как и ее депрессивная жертвующая собой мать, она была не способна переживать сексуальные чувства в браке. Когда дети подросли, она стала работать секретаршей неполный рабочий день. Ее симптомы, имевшие главным образом агарофобический и клаустрофобический характер, усилились после появления довольно близких отношений с ее шефом. Она была вынуждена подавлять возникшие сексуальные желания. Она всегда была очень правильной, прилежной женщиной, в психике которой доминировал отец-анимус. Ее ценили за ответственность и усердие в работе. В анализе она воспользовалась креслом, хотя не разбиралась в том, какой аналитической школе я принадлежу. Из-за ее анимуса она сотрудничала и работала старательно и усердно, пунктуально принося необходимое количество сновидений и достигая некоторых инсайтов в понимании себя, так что не было никаких причин для недовольства анализом. Начиная со 120 сессии, стали повторяться сны, в которых ее сновидное эго вело себя с меньшей тревогой, более свободно и расслаблено. Она осознала своего ориентированного на совершенство и благовоспитанность анимуса и открыла в себе здорового и беззаботного ребенка. На 138 сессию она принесла сон про роды, в котором у нее появился мальчик, и она фантазировала, как прекрасно лежать в колыбели, когда тебя укачивают. Когда я привлек ее внимание к колыбели и сказал, что это, кстати, нечто подобное колыбели для взрослых, она сперва пропустила мой комментарий. Пятью сессиями позже она сообщила сон, в котором я пригласил ее выпить чашечку чая в очень расслабленной и комфортной атмосфере. Затем она изъявила желание попробовать провести сессию на кушетке. Она прилегла на пять минут, потом поднялась и сказала: «Нет, не хочу», и пересела в кресло. Остаток часа прошел в напряженной тишине. Придя на следующую сессию, она с некоторой нерешительностью объяснила, что хочет признаться, что прошлый раз, когда она прилегла на кушетку, она испытала сексуальные чувства. Ей это показалось таким смущающим и неприятным, что она решила, что, конечно, этого не следовало делать, и быстро вернулась в кресло. Я ответил, что она без всякой необходимости ограничивает себя, поступая так. В конце концов, она могла бы просто испытывать удовольствие от этих ощущений. У нее, как у женщины, было преимущество в том, что я даже не заметил бы этого, если бы она не захотела мне об этом сказать. Это подействовало на нее. Она снова легла на кушетку, и в течение следующей фазы ее анализа проявился целый мир ее подавленных сексуальных фантазий и переживаний. Ее фантазии были связаны со страстными инцестуозными желаниями в адрес ее отца, но сильно табуированными. — 46 —
|