Фрейд

Подобные гипотезы не отпускали мэтра, несмотря на убедительные свидетельства, опровергающие их. Например, Фрейд, отдавший Моисея египтянам и заставивший древних евреев убить его, был исследователем, вопреки мнению большинства специалистов пришедшим к убеждению, что автором шекспировских пьес никак не может быть какой-то ничем не примечательный, необразованный актер. В конце концов, основатель психоанализа являлся бесстрашным первооткрывателем, бросившим вызов научному истеблишменту и ставшим на сторону суеверных и косноязычных людей, веривших, что сновидения что-то означают. Разве эта восприимчивая наивность не привела к одному из величайших прорывов в науке о человеческой психике? То же самое относится к Моисею: умозрительные построения последних лет жизни составляли единое целое с более ранними идеями. Фрейд играл в интеллектуальную игру с высокими ставками и наслаждался ею. Но даже если он не получал удовольствия, что-то внутри его заставляло идти дальше. Мэтр не желал отказываться от тезиса монографии Селлина, вышедшей в 1922 году, – убийство Моисея, – даже если ее аргументы были убедительно опровергнуты. Основатель психоанализа оставался непоколебим, когда ему говорили, что Селлин изменил свое мнение. Он упорствовал, хотя и признавал, что «второй Моисей» был всецело его «изобретением». Еще в 1935 году, когда Фрейд временно прервал работу над книгой о Моисее, он провел аналогию с ситуацией, хорошо известной аналитикам. Когда при психоанализе вытесняется определенная тема, ничто другое не занимает ее место. «Поле зрения остается пустым. Поэтому у меня сохраняется фиксация на Моисее, которого отложил в сторону».

Эта одержимость нашла отражение в тексте. В одном из предварительных замечаний к третьей части книги «Человек Моисей и монотеистическая религия», написанном в Лондоне в 1938 году, Фрейд говорил, что счастлив жить в Англии, где к нему относятся как к желанному гостю, где он может вздохнуть свободно, отбросив гнет самоцензуры, и снова имеет возможность «…говорить и писать – чуть было не сказал: думать, – как хочу или должен». Хочу и должен! Он был свободным человеком, но не мог перестать писать о Моисее. Основатель психоанализа пытался вытеснить из своего сознания последнюю часть книги, пока жил в Вене, но она продолжала мучить его, «словно неприкаянный дух». Этого Фрейда мы хорошо знаем: человек, которого на протяжении многих лет могла преследовать какая-либо идея. Он задумал своего «Моисея» как вызов, написал его наперекор всему и опубликовал, невзирая ни на что. Такую позицию мэтр считал единственно правильной для исследователя, который всю жизнь был не в ладах со «сплоченным большинством». К его удивлению, книга имела успех. 15 июня в письме, которое оказалось последним, Фрейд сообщает своей дорогой принцессе: «Я слышал, что «Моисей» на немецком уже продан в количестве 1800 экземпляров». Но среди всех сочинений основателя психоанализа книга «Человек Моисей и монотеистическая религия» стоит особняком и в каком-то смысле еще более необычна, чем «Тотем и табу». Задумывая эту работу, Фрейд хотел снабдить ее подзаголовком «Исторический роман». И поступил бы правильно, осуществив свое намерение.