И где-то за покатыми замоскворецкими крышами собирались тучи. И где-то к часу «пик» к придавленной чертыхающейся земле метнулся первый зигзаг молнии. Грохнул гром. Обрушился ливень. Людские потоки схлынули, уступая потокам водным, пузырящимся и нахрапистым. * Изливши страсти свои, дождь прекратился. Свежий вечерний воздух наполнился звоном и гомоном. Бурые лужи словно бы застыли, изредка тревожимые случайными каплями. Гулко застучали шаги по асфальту. Выскочили во двор дети, и по лавочкам расселись старушки. Стало светло и прозрачно, и листья на деревьях посвежели и приобрели сочный глянец. В мире воцарился покой. * ... И выглянула из-за угла зловещая фигурка Бусыгина. Он тихо, ядовито шипел и водил по воздуху усиками, словно старался уловить некие запахи. * — А где же сейчас этот Бусыгин? — Мается. — Как так? — А очень просто. У него круговая программа. Он обречен выполнять одно и то же действие. Как только ситуация заканчивается, он повторяет ее вновь и вновь. Как бы по кругу бегает. — Но когда-нибудь он вырвется из этого круга? — Где-то в середине этого круга он умрет, тогда и вырвется. — И тогда сразу попадет к вам? * — А он уже давно у нас. Сейчас его существование поддерживается только рефлексами. А рефлексы, как я уже говорил, работают наподобие часов — в один момент завод кончается, и они останавливаются. И дальнейшая их судьба уже зависит от руки часовщика. Ну а Часовщиком даже Демиург не может стать, только — Мастер. Ну да ладно, больше не буду тебя утомлять ни рассуждениями, ни картинами. Вот только последнюю сценку покажу тебе и отправлю обратно, в тело. И тут Лукин увидел себя самого, тем, каким был лет двадцать назад. Он давно уже забыл эту историю, у которой, кажется, не было никаких свидетелей, но, как выяснилось, он ошибался, ибо свидетели нашлись, а само происшествие оказалось занесенным в его, Лукина, досье. И теперь, испытывая некоторую смесь интереса и стыда, он смотрел за призрачную стену и видел тусклый и пустынный вагон метро поздним вечером. * — Извините, вы не возражаете, если я вас провожу? — (Сделав глубокий вдох и утвердительно кивнув, громко и ледяным тоном.) Возражаю. — Подумайте, ведь уже поздно. А места глухие. Мало ли что?.. — Я вам ясно сказала. — Нет, дело, конечно, ваше, но я бы на вашем месте подумал и согласился. — Будьте на своем месте. — К сожалению, я уже давно на своем месте. — Ваши сожаления меня не интересуют. После короткой паузы. — 60 —
|