|
Мужчина, слова которого я привел, чувствует себя исключенным из мира сексуальности и агрессии. Подобные качества остаются вне его, недостижимыми. «Я хочу быть сексуальным с женой», — настаивает он. Когда он вдали от нее, он ее хочет, и она возбуждает его в фантазиях во время мастурбаций. Однако, когда он с ней, он говорит: «Я ухожу, меня нет там, и я это ненавижу». Это состояние часто слишком болезненно, чтобы его можно было принять, и он убегает в мир пассивной фантазии, «улетая» от внутреннего гнета, который он бы иначе непременно почувствовал. 71 И все это со всей болезненностью очевидно для него. Вся его жизнь прошла под знанием того, что у него есть желания, которых он не в состоянии осуществить. И так же нет у него сил быть «в своем теле» и проникнуть в поле между ним и женой, и осмелиться почувствовать то, что он чувствует, и увидеть то, что он видит. Какое-то время я совершал грубую ошибку, разбирая сны этого анализируемого, поскольку они часто рисовали могущественных мужчин, поднимающихся из подземных палат, и явно ожидающих, чтобы он связался с ними, «интегрировал» их в свое более духовное, интеллектуальное Я. Да и в конце концов, зачем же еще появляться подобным образам? Ведь мы так часто встречаем героя, сражающегося с темными, примитивными силами, которые он, в конце концов, преодолевает, а затем пользуется преимуществами этих сил. Не существует ли это побуждение внутри него и не будет ли терапевтическим умение убедить его овладеть этой силой? Однако в удушающем объятии комплекса слияния подобные героические импульсы, столь высоко им ценимые, не только не стали подлинной силой, но привели к еще большему унижению. В течение нескольких сессий я понял, что предложение героически преодолеть свои страхи и поговорить с женой только добавит ему отчаяния. Возможно, сама мысль об этом транслировала негативность в поле между нами, настолько остры были его страдания и настолько чувствительно поле. Мышление в героических терминах оказалось моей собственной защитой против переживания, как его, так и моей боли. С одной стороны, когда он не мог поговорить с одним из своих служащих, периодически не показывавшимся на работе, он начинал мечтать о человеке, которого он представлял мужественным и способным постоять за себя. Все еще находясь в рамках героических размышлений, я посоветовал ему задуматься о том, что выполнение работы было довольно значимой и много чего стоящей целью. Стараясь приглушить явный призыв к героике, я переделал его в предположение о том, что предлагаемая конфронтация не была чем-то, направленным против другого человека, но, скорее, чем-то для него самого. Со злостью он ответил мне: «Именно это я и повторяю себе снова и снова. И все же я не могу это сделать, и мне лишь становится стыдно за са- — 48 —
|